232
Заключение
ВЕХИ ИСТОРИИ ДООРДЕНСКОЙ ПРУССИИ
Рис. 77. Янтарный путь ок. 63 г. н. э. C. 234.
Рис. 78. Этносы Янтарного края в римскую эпоху по данным письменных источников и гидронимии. C. 238.
Рис. 79. Культурные ареалы на восточной окраине Барбарикум: ареал древнегерманских топонимов и гидронимов, а также их производные (1) в ареалах вельбарской (2) и черняховской (3) культур. C. 239.
Рис. 80. Карта Германии по Птолемею. C. 240.
Рис. 81. Юго-Восточная Балтия по Птолемею. C. 241.
Рис. 80. . C. 243.
Рис. 83. Клады аоабских монет на западном отоезке "Восточного ПУТИ". C. 244.
Рис. 83. Подпись. C. 245.
Представленный хронологический и этнокультурный анализ материалов могильников Янтарного края позволяет создать модель развития культурно-этнической истории Юго-Восточной Балтии в I-XIII вв. нашей эры. В современной археологической науке укрепилось мнение о том, что древности Самбии начала I тысячелетия н. э., несмотря на их специфические признаки (биритуализм, новые формы убора, включающего провинциально-римские фибулы, ажурные поясные накладки и браслеты, представленность в погребениях деталей конского снаряжения и проч.), продолжают местные традиции предримского времени. Этот тезис был сформулирован археологами старой прусской школы (Jankuhn H., 1950, S. 58). Данную точку зрения в настоящее время поддержал В. Новаковский, посчитавший, что на фазах А3 - В1, сначала на периферии ареала западнобалтийских курганов, а затем и в его центре - на Самбии - начинает формироваться "культура Доллькайм-Коврове", использовавшая модель, характерную для всего центральноевропейского Barbaricum. Правда, польский коллега этот вывод предварил вполне откровенным заявлением о том, что "ясное представление о возникновении культуры Доллькайм-Коврове невозможно при современном состоянии исследований" (Nowakowski W., 1996, S. 93, 94). Слабость аргументов В. Новаковского относительно преемственности между древностями Янтарного берега предримского времени и первых веков нашей эры была показана выше, в главе 2. Объективные признаки последних - отсутствие рудиментов курганного обряда, замена групповых урновых кремаций индивидуальными ингумациями, отсутствие планиграфической преемственности между могильниками конца I тысяч, до н. э. и начала I тысяч, н. э. (исключение здесь, видимо, составляет лишь курганный могильник Лунино, Гвардейский р-н, бывш. Sanditten, Kr. Wehlau) - не позволяют говорить о культурной преемственности на Самбии в интересующий нас период. Отмеченные выше различия между культурой западнобалтийских курганов и "культурой Доллькайм-Коврове" остались В. Новаковскому неведомыми, ибо аспекты погребальной обрядности - комплекс базовых признаков археологической культуры - его не интересовали.
233
Отсутствие плотных связей между древностями латенской и римской эпох в Пруссии показывает анализ инвентаря "культуры", выделенной польским археологом. Так, например, в инвентаре Доллькайма лишь сосуд-приставка из Do-31 обладает многочастной ручкой и биконической формой, напоминающими местную погребальную керамику раннего железного века. На этом "преемственность" с предшествующим культурным пластом в инвентаре самбийских могильников раннеримского времени (или, во всяком случае - для могильника Dollkeim) кончается. Анализ погребальных древностей эстиев (Jaskanis J., 1977, S. 252-345) приводит к аналогичному резюме. Это положение чётко подтверждают выводы, сделанные на материале могильника Доллькайм, анализ его материалов имеет ведущее значение для изучения древностей населения Самбии первой половины I тысячелетия н. э. Доллькайм находится на скрещении сухопутных путей, связывавших в древности различные микрорегионы Янтарного берега - начальной точки Великого Янтарного пути (рис. 77). Древности этого могильника не могут не отражать объективно аспекты истории Самбии. Немалую роль играет в такой оценке изучаемого памятника та невероятная даже для археологии бывш. Восточной Пруссии комплектность инвентаря Доллькайма и его относительно полная документированность. Недаром выделенную им "культуру" В. Новаковский назвал именно в честь могильника Доллькайм-Коврово, раскопки которого создали базу для создания хронологии Barbaricum. Во всяком случае, для Западной Самбии данный памятник может служить индикатором исторических событий, протекавших здесь в первых веках нашей эры и не могущих ограничиться пределами лишь одного археологического объекта.
Ещё в конце I тысяч. до н. э. культура западнобалтийских курганов стала испытывать мощное влияние своих южных соседей, приведшее, в частности, к тому, что в эпоху похода кимвров и тевтонов на Рим (фаза "с" эпохи Латена) южные подступы к Янтарному берегу были заняты носителями пшеворской культуры (Еременко В. Е., Щукин М. Б., 1992, с. 104). Именно в эту эпоху в северной части пшеворского ареала, в нижнем течении р. Вислы (земля Куявия, район г. Торуня) складывается группировка, характеризующаяся обрядом ингумации. Как справедливо отметил В. В. Седов, пшеворские ингумации - "это погребения кельтов, проникших в пшеворскую среду, что хорошо аргументировано польскими археологами" (Седов В. В., 1994, с. 169). Кельты-лугии контролировали в эпоху Маробода (фазы В1а-b) на всём протяжении главный Янтарный путь древности (рис. 77), пролегавший из Аквилеи (римская провинция Венетия) через Чешскую котловину по р. Висле и по Гданьской бухте (согласно Плинию Младшему - Codanus) на Янтарный берег (Wielowiejski J., 1980, S. 197). Кельтские торговцы, теснимые в Подунавье своими римскими конкурентами, охотно отправлялись на север обеспечивать коммерческое обслуживание Янтарного пути. В начале I в. н. э. этому особо благоприятствовала политическая ситуация на северо-восточных границах империи, соблюдавшей здесь паритетные отношения с "державой" Маробода. Тем не менее уже в эпоху Августа и Тиберия постепенное продвижение римских воинских подразделений, фиксируемое находками фибул типов Avcissa и Alesia к северу от Дуная, в бассейне р. Моравы, показывает тенденцию империи к захвату Моравских ворот и
235
стабилизацию Янтарного пути (Tejral J., 1997b, p. 118, fig. 4). Активность на его северном отрезке резко возросла после уничтожения гермундурами и лугиями в 50 г. н. э. буферного "государства" Ванния (Щукин М. Б., 1998, с. 199). Дипломатическим обеспечением деятельности Янтарного пути стала миссия Квинта Атилия Прима, посетившего Самбию "...между 54 и 62 гг., ближе, наверное, к последней дате" (Щукин М. Б., 1998, с. 199). В результате этой миссии деятельность вислинского варианта Янтарного пути была налажена; в самой северной точке пути, на Самбии на фазе В появляется масса паннонских импортов (в том числе - большие фибулы типа А238) и их местные подражания, выполненные на высоком профессиональном уровне. Всё это "...заставляет склоняться к мысли, что какое-то количество мастеров-одиночек или небольших артелей, наследников бродячих кельтских ремесленников, добиралось вместе с торговцами янтарём до Прибалтики и оседало в среде местного населения" (Щукин М. Б., 1994, с. 226). Несмотря на кажущуюся фантастичность этого положения, коллега из города на Неве в значительной мере прав. Хотя пришельцев из Подунавья, появившихся с Атилием Примем (?) на Самбии, более осторожно можно именовать не "кельтами" (их существование в Подунавье в I в. н. э. нуждается в доказательствах), а романизированными "провинциалами". Паннонские изделия I в. н. э. и их произведённые на месте дериваты в изобилии представлены в группе наиболее ранних погребений Доллькайма. Но эти погребения осуществлены исключительно по обряду ингумации, характерному для "провинциалов", во многом наследовавших кельтские традиции. Общеизвестно, что обряд "импорту" никогда не подлежал. В связи с этим не вызывает сомнения присутствие на могильниках Самбии, причём на самой ранней стадии их функционирования в римское время, групп пришельцев, использовавших ингумацию. Эта форма обрядности, неизвестная здесь в конце I тысяч, до н. э. (Кулаков В. И., Тимофеев В. И., 1992, с. 21, 22), связана с традициями кельтов, носителей пшеворских древностей, и с материальной культурой Подунавья раннеримской эпохи. Римское население Норика и Паннонии в эпоху Юлиев-Клавдиев использовало обряд урновой и безурновой кремации, который удерживался до времени Маркоманнских войн (Фиц И., 1986, с. 262). Однако к северу и к востоку от дунайского лимеса, даже в чересполосице сарматских племён, в I в. н. э. были распространены грунтовые ингумации (нередко-с северной ориентировкой), в которых основные категории инвентаря были представлены продукцией кельтских мастеров - фибулами групп AIII-AIV, лепными сосудами и реже - пряслицами (Геннинг В. Ф., 1996, с. 26). Видимо, такая форма погребальной обрядности соответствует в I в. н. э. сформировавшемуся на кельтской основе полиэтничному коллективу торговцев и мастеров - "провинциалов", обеспечивавших деятельность Янтарного пути и рассеянных отдельными группами как в пределах сарматской культуры Дунайско-Тисского междуречья, так и в пшеворском ареале. Черты обряда и инвентаря этих погребальных древностей находят полное отражение в погребениях Самбии фаз В1 - В2. На титульном для СНГ могильнике Доллькайм эти погребения образовали локальную группу у юго-западного склона южной возвышенности Доллькаймер-Берг (рис. 122). Ведущими типами находок в них являются
236
фибулы групп АIII-АIV, поясные наборы норико-паннонского типа веспасианской эпохи. Такие пояса, орнаментированные в стиле opus interrasile, крепились пряжками с неподвижной рамкой, характерными для синхронных древностей Южной Скандинавии. Упрощённая версия таких поясов, украшенных прорезным орнаментом в виде "косого креста", использовала в соответствии с германскими традициями застёжку в виде крючка (Щукин М. Б., 1994, с. 226). Как правило, перечисленные находки характеризуют женские комплексы Самбии (в первую очередь - Доллькайма) фаз В, - В2. Как и обитательницы пшеворского ареала I-III вв. н. э., женщины Самбии могли придавать элементам militariae Romanorum функции оберегов (Czarnecka К., 1994, р. 250). Убор жительниц Янтарного берега дополняют гривны с конусовидными концами (типично кельтские torques), бляхи-фалеры, встреченные и в трупоположениях Дунайско-Тисского междуречья, а также парные armillae и браслеты самбийского варианта типа Kamienczyk, характерные на фазе В, преимущественно для памятников Западной Самбии (Jankuhn H., 1950, Abb. 4). Дальнейшие формы их развития представлены на Янтарном берегу и в вельбарских памятниках дельты р. Вислы (типы Wojcik IV-V - Nowakowski W., 1989b, Ryc. 3), несколько позднее - в ареалах галиндов и судинов (манжетовидные браслеты фаз В2/ С1 - С1а- Nowakowski W., 1989b, Ryc. 3). Появление к востоку от Янтарного берега реплик артефактов, встреченных в наиболее ранней группе погребений Доллькайма, реализуется на примере распространения в балтских и финно-угорских древностях Балтии гривен с конусообразными концами (torques) (Jankuhn H., 1950, Abb. 12). Появившиеся на фазе В, в Западной Самбии (прежде всего - на Доллькайме), они в виде дериватов местного происхождения на фазе В2 распространяются в древностях Литовского Взморья и доживают там до фазы В2/С1 (Michelbertas M., 1996, S. 557). Такая же ситуация складывается с фибулами "прусской серии" появляющимися на фазе B1 на Западной Самбии, а позднее вместе с "венедской" традицией ингумации распространяющимися как в вельбарском ареале, так и в землях к северо-востоку от р. Неман. Однако если фибулы "прусской серии" были популярны среди обитателей Самбии в I в. н. э., являясь одним из ведущих признаков их материальной культуры, то дериваты фибул типов АIV,72, АIV,93 и AV,98 ими уже не употреблялись. Зато для западнобалтских народов, живших на территории нынешней Западной Литвы, на фазе В2/С1 такие перекладчатые (гребенчатые) застёжки (Dreis-prossenfibeln) характерны (Michelbertas M., 1986, р. 113, 37 pav.). Данные находки известны на Западной Самбии лишь в двух некомплектных погребениях "Горы Великанов" (Архив ИА РАН, Кулаков В. И., 1998). Перечисленные выше дериваты находок, встреченных в ранней группе погребений Самбии, присущи для балтских древностей римского времени, но неизвестны на синхронных памятниках Янтарного берега. Более того, одна из общепризнанных черт убора западнобалтских женщин - булавка, различные типы которой характерны для ареалов судинов и галиндов, лишь в единственном числе обнаружена на западе Самбии (Jankuhn H., 1950, S. 59, Abb. 15). Всё вышеизложенное - типологические различие между инвентарём фаз B1 и В2 Самбии и ареалов, соседствующих с ней с востока, отсутствие в древностях Янтарного берега
237
дериватов, характерных для западнобалтских культур, наконец, специфика погребального обряда, реализованная наиболее полно на материалах Доллькай-ма, - не позволяет причислить население Самбии начала нашей эры к западным балтам. Как показывают свидетельства римских авторов, суммированные В. Новаковским (Nowakowski W., 1995a, Rye. 2), античному миру жители Янтарного берега I в. н.э. были известны под именем "Венеды". Такую трактовку этноса древних собирателей "солнечного камня" впервые высказал М. Б. Щукин (Щукин М. Б., 1994, с. 226). Это имя в эпоху Юлиев-Клавдиев могло закрепиться за "провинциальными" торговцами и ремесленниками, которым не нашлось места в пределах державы Октавиана Августа (Щукин М. Б., 1998, с. 206). В поисках лучшей доли они проникли в родственный ареал лугиев и, ведомые стремлением к полному контролю главного Янтарного пути, достигли Самбии. "...Именно с ними контактировали информаторы Плиния Старшего и Тацита и поэтому появились такие странные и труднообъяснимые замечания, что язык собирающих янтарь эстиев напоминает британский, т. е. кельтский, и что у них распространён культ вепря, известный также у кельтов..." (Щукин М. Б., 1994, с. 226). Не вдаваясь в лингвистические поиски интерпретации этнонима "венеды", можно предположить его связь с противоположной оконечностью Великого Янтарного пути, завершавшегося в Ахвилее, в провинции Венетия (Шелов-Коведяев Ф. В., 1991, с. 34, 35). Кстати, там, в Северной Италии в начале нашей эры наряду с кремацией был распространён и обряд ингумации, причём женские погребения до середины II в. н. э. сопровождались инвентарём, включавшим украшения и детали женского убора (Toynbee J. М. С., 1971, р. 39-41). Исходя из справедливого замечания Э. Гиббона о необязательном соответствии племенных имён "варварских" племён их аутентичным этнико-нам (Гиббон Э., 1997, с. 263, примеч. 5), можно трактовать имя балтийских "венедов" как производное от названия римской провинции, с которыми они вели коммерческие контакты, или даже от латинского глагола venio ("прихожу", отсюда - venedi - "пришельцы"). Последняя версия косвенно подтверждается аналогичным названием, которым германцы позднее именовали славян (Седов В. В., 1994, с. 147). Логично предположить, что, несмотря на одновременное упоминание некоторыми римскими авторами проживавших на берегах Codanus Sinus ("западина Балтийского моря между Курземе и Польским Поморьем" - Щукин М. Б., 1998, с. 205) "венедов" и "эстиев", эти этнонимы соответствовали одной группе населения. Этникон "венеды" мог быть самоназванием пришельцев из Подунавья или из самой провинции Венетии, а "эстиями" собирателей янтаря, среди которых могли быть и остатки местного западнобалтского населения, называли германцы. Впоследствии имя "эстии" стали связывать с автохтонами Балтики - балтами, в раннем средневековье он закрепился за предками нынешних эстонцев. Связь венедов Юго-Восточной Балтии с иллирийским ареалом Южной Европы, включавшим и упомянутую римскую провинцию Венетия, подтверждается распространением древнеевропейских гидронимов (рис. 78), отмеченных именно на Западной Самбии и в вельбарс-ких ареалах А и D (низовья р. Вислы, "остров Гепедойос") (Wolagiewicz R., 1986, S. 71, Abb. 15). Вместе с "венедами" из Венетии и Подунавья осваивать
238
Янтарный берег в I в. н. э. могли и кельты из Британии, также крайне заинтересованные в контроле над янтарной торговлей.
Итак, Самбия (прежде всего - её западная часть) не содержит материалов, позволяющих утверждать о заселении Янтарного берега в раннеримское время западными балтами. Зато в это время их древности известны в восточной части Мазурского Поозерья (ареал судинов, августовская группа - рис. 79), где в целом с конца фазы В1 по фазы С2 - C2/D1 продолжают развиваться западнобалтские традиции (частичное сохранение курганной обрядности с кремацией, в составе инвентаря - биконические сосуды с многочастными ручками, гребенчатые фибулы, булавки и манжетовидные браслеты). Перечисленные признаки
239
древностей судавов позволяют с уверенностью полагать, что в Мазурское Поозерье в I в. н. э. переместилась значительная (если не основная) часть западнобалтского населения Самбии (Пронин Г. Н., 1989, с. 66-69). Правда, в поселенческих древностях данного ареала В. Новаковский, опираясь в основном на результаты раскопок комплекса Wyszembork, woj. Warminsko-Mazurskie Polski (бывш. Weissenburg, Kr. Sensburg), с конца раннеримской фазы уже не видит следов традиций культуры западнобалтийских курганов. Тем не менее польский коллега не отказывает выделенной им для Мазурского Поозерья "богачевской культуре" в её западнобалтской принадлежности (Nowakowski W., 1986-990, S. 32-44, ryc. 1). Ареал этой "культуры", признаки которой по сей день охарактеризованы В. Новаковским более чем эскизно, включает западную
240
и восточную части Мазурского Поозерья (Nowakowski W. 1986-1990, S. 33). Носителями "богачевской культуры" заявлены галинды Птолемея (Nowakowski W., 1995b, S. 19), ареал упомянутых тем же автором судинов помещён к востоку от течения р. Шешупе (Nowakowski W., 1995a, S. 209). Если следовать мнению польского коллеги, то придётся признать, что судинами Птолемей именовал жителей восточной периферии ареала протоятвяжских древностей римского времени. Это выглядит совершенно нелогичным, с судинами (позднее - судавы-ятвяги - Седов В. В., 1989, с. 50) следует связать скорее так называемую августовскую группу (восточное пограничье Мазурского Поозерья между городами Августув и Элк) западнобалтской культуры римского времени (Kaczynski M., 1976, S. 257; Астраускас А., 1989, с. 72, 73). Галиндам, видимо, соответствует мазурская группа западнобалтской культуры, включающая ольштынский, венгожевский и мронговский микрорегионы (рис. 78). Правда, такая локализация одного из упомянутых Птолемеем западнобалтских племён осуществлена В. Новаковским вслед за орденским хронистом Петром из Дусбурга (Nowakowski W., 1995a, S. 207), произвольно трактовавшим свидетельства античных авторов о западнобалтских племенах.
Всё вышеизложенное позволяет обозначить время существования локальной группы ингумаций Самбии фазы В1 - ранней части фазы В2/С1 как "венедский" (рис. 80, 81) горизонт Янтарного берега. В частности, погребения в группе комплексов данного этапа на Доллькайме сооружались по направлению от
242
Пропущено
245
внешней конструкции погребений, остальные реалии, выявленные как на Доллькайме, так и в синхронных вельбарских древностях, косвенно указывают на Западную Балтику как на пункт, с которым неким образом были связаны кардинальные перемены, произошедшие на Янтарном берегу вскоре после завершения Маркоманнских войн.
Анализ отдельных артефактов восточной части Barbaricum позволяет с уверенностью утверждать, что Янтарный берег был лишь промежуточным этапом в грандиозной трассе обменов, связавшей по морским и речным путям в позднеримское время острова Западной Балтики и северную оконечность полуострова Ютланд с плодородными землями юга Восточной Европы (рис. 82). Наиболее престижные находки, известные на этой трассе, сохранявшейся, судя по монетным кладам (рис. 83), и в эпоху викингов, сконцентрированы именно на Ютланде и в его островных окрестностях (Werner J., 1985, S. 250, Abb. 5), их происхождение (особенно для фазы С3) связано, как правило, с Юго-Восточной Европой (Storgaard В., 1990, р. 49). Места, в которых преимущественно сделаны эти находки (в том числе - и оголовья типа Vimose), являются пунктами коллективных жертвоприношений, где члены первых германских воинских дружин возлагали своим богам благодарственные дары, состоявшие как из предметов, изготовленных германскими умельцами, так и из трофеев, добытых дружиной (bucellarii) в далёких походах на лимес и в ареалы различных "варварских" племён. Считается, что в Odense на о. Фюнен располагалось центральное святилище Водана, где в позднеримское время осуществляли жертвоприношения многие южноскандинавские племена, в первую очередь - ким-
246
вры, причём у последних погребения дружинных вождей непосредственно связаны с культом Водана (Janssen H.-L., 1942, S. 208, 209).
Кроме упомянутых выше мест жертвоприношений, восток и север полуострова Ютланд лишены погребальных памятников III-IV вв., что показывает весьма слабую заселённость данных частей полуострова. Поселения в указанный период в былом кимврском регионе пока изучены недостаточно. Таким образом, складывается впечатление о том, что поддерживать торговые связи с жителями "острова Гепедойос" и Самбию, как это считает Ежи Окулич, было на самом деле некому. Этот очевидный парадокс имеет лишь одно решение: значительная часть жителей Ютланда переселилось в Западную Самбии, а также в низовья р. Вислы (ареалы А и D вельбарской культуры) ещё до начала III в. н. э. (Kulakov V. I., 2001, S. 51-53).
Ютланд, именовавшийся в античных письменных источниках Chersonesus Cimbrica, вплоть до начала нашей эры являлся основным источником янтаря для Южной Европы (Шелов-Коведяев Ф. В., 1991, с. 35). Населявшие север полуострова племена кимвров и тевтонов, раньше других германских племён испытавшие мощное воздействие кельтской культуры, в 113-101 гг. до н.э. предприняли первое в истории Barbaricum мощное наступление на Рим, представлявшее собой передвижение не только племенных ополчений, но и всего состава родовых коллективов (Еременко В. Е., Щукин М. Б., 1992, с. 80, 84). В первую очередь это переселение было связано с трансгрессивным затоплением водами Северного моря северной части Ютланда. В ходе литориновой трансгрессии, завершившейся в акватории Балтики лишь к IV в. н. э. (Жиндарев -Л. А., Кулаков В. И., 1996, с. 58), затопляемость севера Ютланда приобрела катастрофические размеры и могла быть усилена нагонными волнами эолового происхождения. Эти природные аномалии должны были вызвать в позднерим-скую эпоху окончательный исход остатков племенных групп кимвров и тевтонов, обитавших на родине предков и обладавших значительным опытом массовых переселений. Конечным пунктом исхода стал Янтарный берег, где на рубеже II-III вв. в массе появляются урновые и безурновые трупосожжения. Эти черты обряда и специфические формы керамики переселенцев ранее в пределах Barbaricum были характерны лишь для древностей Северного Ютланда (Horst F., 1978, S. 94). Исход населения Кимбрии произошёл, скорее всего, сразу после окончания Маркоманнских войн, резко обостривших отношения Рима и "варваров". К тому же иссякшие янтарные залежи Северного Ютланда не предоставляли ресурсов остаткам кимвров и тевтонов, сохранившимся на полуострове после основного исхода 113 г. до н. э., вследствие этого прекратился приток необходимых продуктов питания от провинциально-римских торговцев. Переселению на восток способствовала политическая обстановка в Европе конца II в., когда в имперских провинциях бушевала гражданская война 193-197 гг. Судя по наиболее ранним находкам оголовий типа Vimose, сделанным на Ютланде, кимвры (уже для этапа В2 этот этникон для населения Северного Ютланда, скорее всего, условен, в связи с чем далее представлен в виде "кимвры") получили эти трофеи в ходе схваток с римскими войсками ещё в
247
первой половине II в. н. э. Оголовьями этого типа были снабжены кони переселенцев на Самбию, такое же снаряжение они получают в виде "трофеев" разгромленной ими "Самбийской алы". Как показывает анализ конских захоронений на Янтарном берегу фазы С,, пришельцы перенимают не только конское оголовье СА, но и в упрощённом виде используют набор воинского снаряжения по образцу аммуниции былых хранителей Великого Янтарного пути. Это снаряжение (прежде всего - оголовья типа Vimose и производного от него типа Thorsberg) "кимвры" продолжали жертвовать на родовых святилищах своих ютландских предков, возвращаясь для этого по распространённому среди древних германцев обычаю на прародину из весьма отдалённых уголков Barbaricum. В позднеримскую эпоху памятники археологии на полузатопленном севере Ютланда отсутствуют, восток полуострова занят исключительно местами озёрных (болотных) жертвоприношений, в его южной части распространяются трупоположения в деревянных "саркофагах". В современной археологии сложилось мнение о том, что данный обряд появляется на Ютланде в результате миграции на полуостров части населения материкового берега Северного моря, стремившегося на рубеже II-III вв. к контролю над ютландскими месторождениями железа (Ethelberg P., 1990, S. 130). Однако по своим обрядовым признакам данные погребальные комплексы поразительным образом напоминают могилы венедов Западной Самбии фаз В, - В2, возможно, переселённых "кимврами" из пределов Самбии на запад.
Как свидетельствуют позднеантичные письменные источники, переселения германских племён в III-V вв. были связаны в первую очередь с попытками обретения земель, способных снабдить продуктами питания большие людские коллективы (ср. поиски вестготами "...свободного пути на Сицилию и в Африку, куда Аларих стремился провести следовавшее за ним войско как в мирную страну, богатую хлебом..." - Скржинская Е. Ч., 1999, с. 111). Так и жители севера Кимбрии, первоначально, на фазе В2/С, привлечённые на Самбию перспективой продолжения издревле привычных янтарных промыслов, позднее, с начала III в. осуществляют освоение не только Янтарного берега, но и близлежащих низовий р. Вислы. В результате этих действий складывается и новый культурно-этнический облик Западной Самбии, и формируется цецельская фаза вельбарской культуры. В фазах С1 - D2 ареал СНГ "кимврского" этапа расширяется на восток, памятники в верховьях р. Преголи фиксируют стремление жителей Самбии к контролю Неманского речного пути (рис. 79). Возможно, именно под напором и/или по инициативе "кимвров" носители вельбарской культуры устремляются в начале III в. по "рокадной дороге варваров" на юго-восток, к плодородным чернозёмным просторам Среднего Поднепровья. Эти земли стали на несколько поколений подлинным спасением, удалённой от небезопасного лимеса и неиссякаемой житницей для северного Barbaricum. Кроме того, по рекам Днепр, Буг и Висла был в результате упомянутого похода налажен путь обмена между юго-востоком и севером Европы. Многочисленные находки в южной части черняховского ареала свидетельствуют о том, что одним из основных продуктов, поступавших по упомянутому речному пути, предвестнику позднейшего пути "из варяг в греки", был янтарь Самбии, с конца II по первую половину V в. контроли-
248
ровавшейся потомками "кимвров". Воспоминания о ставшем для них землёй обетованной Янтарном береге могли сохраниться в виде легенды о земле Ойум. Обменные отношения с Поднепровьем Самбии и Мазурского Поозерья, также являвшегося янтароносной провинцией и тоже, возможно, попавшего под контроль пришельцев с запада, маркируются находками изделий с эмалями. В первой половине V в., с далёким эхом громоподобного топота коней гуннов "кимврийской" идиллии на Янтарном берегу пришёл конец, что соответствует завершению на Самбии "кимврского" этапа (фазы B2/C1 - C2/D1).
В конце фазы D1 прежний спектр фибул Ringgarnitur-Stil на Самбии и в её округе представлен лишь отдельными находками поздних версий "больших арбалетовидных фибул", относящихся исключительно к женским уборам. Мужские комплексы, в целом сохраняющие черты обряда "кимврского" этапа, содержат находки, характеризующие новый этап развития СНГ - фибулы типов Duraton и Schonwarling. Они сохраняют рудименты застёжек с кольцевой гарнитурой, реализующиеся в поперечном дискретном рифлении спинки и ножки фибул. Данные рудименты встречены и в поздневельбарском материале фазы C2/D1 в окрестностях Вельбарка/Мальборка, причём - на фибулах с полукруглым щитком и тремя "кнопками" (MZM/A, nr. inw. 106/1971, nr. kat. 1971:3) - прямых предшественниц застёжек отдела Bugelfibeln. Процесс перемещения элементов "больших арбалетовидных фибул" на застёжки группы AVI, к которым относятся типы Durat6n и Schonwarling, в материале СНГ не отражён. Возможно, этот процесс происходил вне пределов Янтарного берега и связан с оттоком его населения и носителей вельбарской культуры цецельской фазы на юг Европы (ср. походы Алариха в 402 г. и Радагайса в 405 г., в своём движении к границам Империи захватившие огромные массы "варварского" населения различных племён и социальных групп). Жители Barbaricum (в том числе - и Янтарного берега - Kazanski M., 1999, р. 20) в своём движении на юг были увлечены блеском казавшегося доступным римского золота, плодородием земель средиземноморского побережья и близкой угрозой гуннского нашествия. Фибулы с рудиментами декора Ringgarnitur-Stil, скорее всего, были показателями участия групп жителей германо-балтского пограничья в событиях, потрясших лимес на рубеже IV-V вв. В принципе связанные с материалом "кимврского" этапа, фибулы типов Durat6n и Schonwarling изготовлены мастерами, знакомыми с приёмами работы провинциально-римских ювелиров. На это указывают изящество форм застёжек, экономные и продуманные очертания иглоприёмника, значительная детализация элементов орнамента. Складывается впечатление того, что хозяева этих фибул вернулись после непродолжительного отсутствия на землю предков, обогащённые (в прямом и переносном смысле этого слова) в процессе дальних странствий. Родственные отношения между жителями Самбии "кимврского" горизонта и пришельцами первой половины V в. стали причиной отсутствия резких изменений в местной материальной культуре, что зафиксировано материалами Доллькайма фаз C2/D1 - D2. Подобного рода явления хорошо известны в археологии (Ефименко В. Е., Щукин М. Б., 1992, с. 85). Проведённый польскими коллегами анализ древностей дельты р. Вислы в середине V - начале VI в. показывает присутствие германцев-аллохтонов (видиварии), внедрившихся в социально близкую местную среду (Kara M., 1994, S. 104, 105). Как пока-
249
зывают материалы погребальных памятников Западной Самбии (прежде всего - Доллькайма и "Горы Великанов"), это возвращение могло занять фазы D1- D2и быть начатым по инициативе одного из предшественников Аттилы - Ульдина, Доната или Мундзука, направленной на установление гуннского контроля над истоками Великого Янтарного пути. Как сообщает Приск, власть Аттилы простиралась "даже до острова в Океане" (Krawczuk А., 1978, S. 160). Возможно, этим "островом" являлась Самбия, ибо балтийский янтарь прекрасно известен в гуннских древностях эпохи Аттилы. Вполне логичен факт отправки гуннами для установления контроля над Янтарным берегом его уроженцев, ставших в перипетиях схваток на лимесе союзниками суровых воинов степей. Их посланцы принесли на Янтарный берег традиции декоративного стиля Co§oveni-S6sdala, "восточного варианта позднеантичной культуры федератов", существовавшего в Подунавье в 400- 430/440 гг. (Tejral J., 1995, S. 142). В древностях Янтарного края и Доллькайма в частности этот стиль отразился в декоре фибул со звёздчатыми ножками. В дальнейшем Самбия стала для Балтии центром распространения стиля Sosdala (Bitner-Wroblewska A., 1992, p. 259, 260). Возможно, следами упомянутого похода являются находки гуннских трёхлопастных стрел, обнаруженных в верховьях рек Днепр и Неман (Лухтан А. Б., 1997, с. 17, рис. 2). Однако этот феномен восточноевропейской археологии может быть связан и с более поздними событиями, прежде всего-с активностью разноплеменных беглецов из состава воинства гуннов, часть из которых в третьей четверти V в. оказалась на Янтарном берегу и упомянута Йорданом в междуречье Ильфинга и Фришинга под именем "видиварии".
Образовавшаяся во II-III вв. в дельте р. Вислы группировка носителей вельбарской культуры, занимавшая, в частности, "остров Гепедойос", активно участвовала в процессах, протекавших в то время в Юго-Восточной Балтии. Перспектива добычи янтаря и торговли этим ценнейшим продуктом привлекала группы восточных германцев на Самбию уже не позднее II в. (см. главу 2). Торговля мехами, инициированная жителями дельты р. Вислы, связала их с различными регионами Балтии вплоть до побережья Финского залива (Schmiedehelm M., 1931, S. 405). После ухода основной части вельбарского населения в сер. III в. группы восточных германцев продолжали существовать в обществе эстиев Самбии вплоть до нач. V в. (Кулаков В. И., 19976, с. 111, 112).
В начале фазы D3 (ок. 450 г.) у юго-западной границы ареала эстиев, в бассейне р. Пассарге, ранее обозначавшей рубеж между ареалами восточных германцев и западных балтов, появляется небольшая группа нового для Балтии населения. Она состояла из германских и балтских воинов, объединённых совместным участием в гуннских войнах. Выбор места обитания для утомлённых боями ветеранов был удобен прежде всего ввиду географической ситуации в междуречье Ильфинга и Фришинга, представлявшей собой удобный плацдарм для дальнейшего освоения близлежащей территории. Археологические находки второй четверти V в. показывают факт предварительного знакомства иноплеменников (выходцев с западных берегов Балтики, скорее всего - с о. Зе-ланд, которому по контексту "Прусской хроники" соответствует Cymbria -Grunau S., 1876, S. 60) с микрорегионом Халибо. Зеланд и Янтарный берег, частью которого является микрорегион Халибо, были важнейшими пунктами "ро-
250
кадного пути" северных германцев уже на рубеже II-III вв. н. э. (Kulakov V. I., 2001, S. 51). Обезопасив себя сакральными (клады В и С) и практическими (вал Mlotezno-Rogity) средствами защиты, пришельцы первоначально сосредоточились на закреплении своих позиций. Появление на могильнике эстиев Warnikam погребений иноплеменных вождей показывает тенденцию пришельцев к налаживанию контактов с западными балтами и проникновение в местную среду. Так складывалась полиэтничная общность, отмеченная Иорданом как gens Vividaria, граничившая с эстиями, "вполне мирным народом". Одной из форм производственной деятельности нового населения Халибо стало изготовление "метисных" форм украшений (звёздчатые фибулы, поясные наборы в стиле Sosdala и гривны с заходящими утолщёнными концами), уже в третьей четверти V в. превратившихся в археологические индикаторы прусской культуры (Кулаков В. И. 1997г, с. 111-121). Изделия мастеров из среды видивариев охотно приобретались воинами, возвращавшимися по Висле в далёкую Скандинавию. Этот аспект деятельности видивариев сохранился в виде преданий о Вёлунде и Брисингамене в древнегерманском эпосе. Значительная часть продукции жителей Халибо служила средством обмена с северо-восточными соседями - различными племенами болтов. Однако трудно предположить сугубо мирный характер деятельности видивариев (во всяком случае, на её начальном этапе). Подвижные отряды видивариев, получившие благодаря участию в гуннских войнах значительный воинский опыт, используя тактику внезапных набегов, могли провести к востоку от Халибо разведку боем. Это было связано с поиском новых мест обитания и зависимого населения (вплоть до переселения части аукштайтов на Янтарный берег), попыткой сбора дани или обеспечением надёжности торговых путей. Последнее кажется предпочтительней, ибо именно по правым притокам верхнего Немана с конца V в. начинается распространение изделий мастеров Халибо и их балтских дериватов в северном и северовосточном направлении.
Торговый и посреднический характер деятельности видивариев, ставших своеобразным мостом между германским и балтским мирами постгуннской эпохи, не вызывает сомнения (Кулаков В. И., 19976, с. 118). Особенно это подчёркивается связью роста активности этой группы населения с пиками поступления в Балтию ранневизантийского монетного золота. С первым из них (финал эпохи Феодосия II и время Аттилы) совпадает распространение из микрорегиона Халибо предметов стиля Sosdala и их дериватов (прежде всего - воинских звёздчатых фибул) на широких пространствах Балтии. Как уже отмечалось выше, предметы, украшенные в этом стиле, поступили в землю эстиев извне. Кстати, на о. Зеланд в V в. зафиксирована особая воинская активность, отражённая в значительном количестве сакральных кладов римских солидов (Andersson К., Herschend Fr., 1997. p. 106). Второй пик поступления солидов в Халибо - эпоха Анастасия I (491-518 гг.) - обозначен распространением "звериноголовых" фибул - индикатором внедрения видивариев в местную западнобалтскую среду в 450-500 гг. уже далеко на восток и северо-восток от Халибо (Кулаков В. И., 1990в, с. 211). Показательно, что оба пика поступления солидов в Балтию и Скандинавию связаны с уходом на родину воинов-"варваров" (служивших наём-
251
никами в римских легионах или входивших отдельными группами в дружины континентальных германцев) после падения римской Галлии, поражений при Недао (454/455 гг.) и в североиталийской кампании (540 г. - падение столицы готского государства Равенны). Известно, что победившие "варвары" (визиготы, бургунды, лангобарды и проч.) юга Европы не покидали. Именно с отмеченными выше дискретными хронологическими отрезками связано, в частности, появление на могильнике Варникам погребений пар иноземных дружинных вождей. Возможно, они возглавляли военные отряды, решившие ввиду различных причин не возвращаться в родные скандинавские пределы. Связанные с этими военачальниками "германские импорты" дали повод В. Новаковскому заявить о том, что "...центр культуры Доллькайм-Коврове тогда (в третьей четверти V в. -В. К.) переместился с Самбии в Натангию" (Nowakowski W., 1996. S. 96). Если польский коллега для "культуры Доллькайм-Коврове" так высоко оценивает инокультурные влияния, то декларированная им западнобалтская принадлежность этой культуры выглядит сомнительной.
Память о вождях видивариев сохранилась в прусском фольклоре, что предполагает появление в конце V-VI в. текста (условно - "Сага о Видевуте"), воспевавшего подвиги военачальников видивариев. Знаменателен факт упоминания в германском эпосе близких родственных отношений между "вождём могучим" Вёландом (о связи этого персонажа с микрорегионом Халибо см. главу 5) и Видьей. Последний, согласно древнеанглийским поэтическим текстам, являлся сыном легендарного златокузнеца Вёланда и Бёдвильд (Беадохильд), владельцем меча Мимминга, освободителем Теодорика Великого из плена герцога Нитгера и сподвижником Аттилы (Смирницкая О. А., 1982, с. 245). Контекст германских эпических текстов, восходящих к VB., позволяет провести параллель между Видьей и Видевутом прусских легенд (Кулаков В. И., 1997а, с. 152). Прямые указания в эпосе на связь деятельности Видьи (и его отца Вёланда) с землями в низовьях Вислы поразительно совпадают с данными прусских легенд о Видевуте, функционировавших в Халибо. Данный микрорегион, как было отмечено выше, непосредственно примыкает к упомянутой в "Видсиде" Вислинской дельте с востока. Указанные совпадения персонажей и географических понятий в германском эпосе и прусских сказаниях явно не случайны и являются легендированным отражением реальных исторических событий, происходивших в Халибо в эпоху переселения народов.
Вопрос о этническом происхождении германского компонента видивариев крайне труден. За годы своих кровавых странствий они явно утратили этнографические признаки своей материальной культуры. На современном этапе исследования можно констатировать совместное участие в походах фазы B1 воинов "острова Гепедойос" и о. Зеланд. Это подтверждается уникальным совпадением на этих двух участках балтийского побережья состава кладов (Eggers H., 1951, Karte 52 - Тур 189-194), включающих элитные произведения провинциально-римского искусства, далеко не всегда бывшие продуктом торговли. Не исключено, что и в гуннских войнах воины западных берегов Балтики и междуречья Ильфинга и Фришинга выступали в едином строю. Как показывают находки самых поздних в Европе артефактов стиля Sosdala, обнаруженные в
252
древностях видивариев, можно предполагать причастность этих воинов (наёмников в римской армии) к культуре позднеримских легионеров, в среде которых зародился этот стиль. Полиэтничность общества видивариев косвенно подтверждается находками в их погребениях предметов, находящих параллели в древностях англосаксов (фибула из погр. 73 Варникам, некоторые варианты орнамента "звериноголовых" застёжек, сходные традиции оформления ножей-кинжалов и саксов раннеанглийских древностей). Нестабильная ситуация, возникшая в 455 г. на вновь занятых англами землях восточной Британии (Мельникова Е. А., 1987, с. 10), могла вызвать обратный отток этих поселенцев на восток, причём не только на западное побережье Балтийского моря, но и вплоть до Янтарного берега. В этом случае становится понятен интерес, проявлявшийся островными англосаксами (от текста "Видсида" до информации Вульфстана и Бартоломея Английского) к ситуации в Юго-Восточной Балтии на протяжении V-IX вв. В случае происхождения видивариев (или части их) с островов у западного берега Балтики (имеется в виду прежде всего о. Зеланд, возможно - Фюнен и Борнхольм) возвращение на родину их поредевших в битвах отрядов было уже невозможно: в VB. эти острова были опустошены ютами (Leube A., 1983, S. 453). Разведавшие Янтарный берег ещё по пути к полям битв эпохи Аттилы, жители этих островов на обратном пути обрели здесь свою вторую родину. На германское происхождение видивариев в Халибо указывают не только данные археологии. Согласно сведениям прусского фольклора, отражённым в "Прусской хронике" Симона Грунау, Видевут и его брат Брутен привели воинов-"скандиан" из Кимбрии (по контексту "Хроники" - Ютланд или Готланд). В духовной культуре пруссов влияние "скандиан" реализовано в появлении культа священного древа, находящем идеальную параллель скандинавскому почитанию вечнозелёного дуба (Глазырина Г. В., 1996, с. 211). Местоположение священного дуба пруссов определяется в центральном святилище Ромове, связываемом с микрорегионом Халибо. В отношении регламентации церемоний очищения огнём у скандинавов и пруссов поразительным образом совпадают положения законов Одина (Снорри Стурлусон, 1980, с. 14) и несколько позиций "заповедей Видевута" (см. главу 11). Наконец, сам этникон "видиварии" может быть переведён с древнегерманского не только (не столько?) как "вещие воины" (Кулаков В. И., 1987, с. 96, 97), но очевидно восходит к имени их вождя Видьи/Видевута. В таком случае "видиварии" (древнегерм. "Видья" + "варии" = мужи) обозначает "мужи (воины) Видьи" и калькируется в "Прусской хронике" Симона Грунау искусственно образованным этниконом "скандиане", указывающим на севере германское происхождение пришельцев в Страну янтаря.
Деятельность видивариев имела большое значение как для исторических процессов, протекавших в V в. на Янтарном берегу, так и для всего германского мира. Легенда о Брутене и Видевуте, под именами Хама и Видья выступающих в древнегерманском эпосе (Кулаков В. И., 1997а, с. 152), имевшая в своей основе сказание, условно именуемое "Сага о Видевуте", навеки сохранилась в устной традиции пруссов. Современные исследователи пришли к выводу о глубоких изменениях в духовной жизни западных балтов, стимулированной деятельностью
253
вождей прибывших из "Кимбрии" дружин (Beresnevicius G., 1994, р. 91-102). Нет сомнения в том, что память о легендарных братьях Брутене (Хама) и Видевуте (Видья) является отражением деятельности тех вождей видивариев, которые оставили уникальные комплексы в Халибо: клад А и парные (!) погребения 30, 31, 1, 4 на могильнике Варникам. Таким образом, археологический материал, применяя высказывание Иордана, "...вывел из долгого забвения готских королей, скрытых в убежище старины" (Иордан, 1997, с. 244). Правда, свидетели заката римского величия - германские вожди Халибо - после трагических для них событий финала гуннских войн правили далеко от земли своих предков.
Участие видивариев в исторических процессах, всколыхнувших в середине - второй половине V в. западную окраину балтского мира, трудно переоценить. Они способствовали созданию самой ранней в регионе прусской дружины, стимулировали торговые связи жителей Янтарного края с югом Европы, способствовали созданию балтского языческого пантеона, в котором, судя по данным археологии и этнографии, место царя германских богов Одина занял повелитель молний Перкуно. Однако утверждать факт создания в Халибо и его округе некоей "готской державы", о которой, воодушевлённые "Прусской хроникой" Гру-нау, писали краеведы XVI в. (Weissel M., 1599) и многие археологи предвоенной Восточной Пруссии, вряд ли корректно. Древности видивариев, как показывает археологический материал Халибо и Самбии, прослеживаются со времени ок. 450-455 гг. лишь на протяжении двух поколений. Распространение "новой волны готской моды" - женских "звериноголовых" фибул - является свидетельством интенсивной ассимиляции пришельцев западными балтами. Правда, активность видивариев, показанная выше и в главе 5, осталась незамеченной в современной археологической науке. Вслед за высказанным в 1981 г. мнением К. Годлевского современные польские коллеги настаивают на существовании во второй половине V в. и в начале VI в. двух мирных волн заселения сембами региона Халибо и "острова Гепедойос". При этом феномен сложения здесь прусской культуры остаётся незамеченным (Kowalski J., 2000, S. 229, 230).
События постгуннского времени вызвали серьёзные изменения в материале Янтарного берега. На его могильниках исчезают урновые кремации, сменяемые группами кальцинированных костей, прекращают своё развитие многие типологические линии артефактов позднеримского времени. Стабилизация обряда и набора погребального инвентаря, фиксируемая на самбийском материале, позволила сделать вывод об окончательном формировании в середине - третьей четверти V в. прусской культуры. Её первые таксоны - биконические сосуды-приставки -появляются ещё на финальной стадии позднеримского времени. Эти материальные показатели новаций в местной материальной культуре завершают типологические таблицы керамики эстиев (рис. 105). Аналогичную роль новаций в СНГ выполняют и фибулы со звёздчатой ножкой (см. главу 5). В формировании прусской культуры активное участие приняли разноэтничные профессиональные вои-ны-видиварии - остатки "варварских" дружин Аттилы, вернувшиеся после битвы при Недао на берега Юго-Восточной Балтики. С третьей четверти V в. в материале Самбии уже не прослеживается резких мутаций, которые напоминали бы потрясения фаз В2/С1 и C2/D1, что позволяет предполагать формирование здесь моноэт-
254
ничного общества, генетически связанного с раннесредневековыми пруссами. Проблема возвращения их ближайших предков на земли праотцов ранее не только не подвергалась рассмотрению, но и вообще не ставилась. Принято считать аксиомой балтский этнос жителей Самбии на всём протяжении I тысячелетия н. э. Однако всё сказанное выше заставляет пересмотреть эту точку зрения. Данные гидронимии и археологии позволяют для фаз В, - В2 предполагать расселение в западной части Самбии венедов (рис. 78), включённых в СНГ, культурно-этнически связанную с вельбарской культурой любовидзской фазы. Южнее, в Мазурском Поозерье в I в. н. э. формируются мазурская (галинды) и августовская (судины) группы западнобалтской культуры, в сложении которых принимают участие автохтоны Самбии. Лишь с возникновением прусской культуры можно с уверенностью говорить о возвращении балтского суверенитета над Самбией. Возможно, стремившиеся к господству над "островом в Океане" воины Ульдина или позднейшие видиварии по характерному для гуннского времени обычаю просто переместили на Янтарный берег часть западнобалтского полона, захваченного ими в ходе набегов на Понеманье или Мазуры. Это насильственное переселение имело целью создание слоя подневольного населения, призванного обеспечивать хозяйственные, служебные и прочие функции для воинов-дружинников, не обладавших профессиональными навыками, необходимыми для мирной жизни. Возможен, правда, и другой вариант, сходный с ситуацией, происшедшей в Среднем Поднепровье после ухода готов, последовавшего в результате крушения "державы Германариха". Тогда оставшиеся в восточноевропейской лесостепи раннеславянские родовые коллективы, ранее вместе с готами являвшиеся носителями Черняховской культуры, смогли сформировать моноэтничные пражскую и пеньковскую культуры. В составе СНГ римского времени также находились западные балты (правда, следы их присутствия в материале Самбии I - сер. V в. н. э. незначительны), которые нашли свой путь развития после окончательного исчезновения "кимвров" -германского этнического элемента Янтарного берега, поглощённого горнилом гуннских войн. Как показывают данные археологии восточной части Мазурского Поозерья, немалую (возможно - решающую) роль в этом процессе сыграли группы судинов/судавов, переместившиеся на Самбию во второй четверти VB. н. э., принеся с собой традицию массовых конских захоронений к западу от могил всадников, сопровождавшихся сосудами-приставками биконической формы с выступами по "ребру".
Суммированную хронологическую картину развития культуры пруссов вместе с позднейшей фазой древностей венедов/"кимвров"/эстиев можно представить графически (рис. 147). Для удобства таксоны культуры пруссов даны на предметной таблице (рис. 148, 149). Показанные на рис. 147, в отличие от значений ведущих вещественных признаков, белыми полосами дискретные показатели обрядности пруссов подчеркивают наличие в культуре пруссов трех основных этапов. Они включают становление культуры пруссов в известной степени на базе древностей эстиев "кимврского" горизонта, поступательное развитие культуры пруссов (550-1050 гг.), изменение основных признаков культуры, вызванное, видимо, определенными историческими событиями (1050-1250 гг.).
255
Как показывает материал раннесредневековых могильников Янтарного края, после бурных событий второй четверти - середины V в., потрясших родовые коллективы Юго-Восточной Балтии, жизнь местного населения потекла в относительно стабильном русле. Поступательное развитие всех признаков прусской культуры (прежде всего - погребальный обряд и украшения) вплоть до начала эпохи викингов свидетельствует о замкнутой жизни носителей этой культуры. Развитие ограниченного набора компонентов (пусть даже в ряде случаев иноэтничного происхождения) материальной культуры, поступательное развитие их типологии, характерное для культур всех балтов, неукоснительно реализуется в Юго-Восточной Балтии V-XI вв.
Внутри второго этапа развития культуры пруссов наблюдается определенная смена традиций. Судя по материалу могильников, затухание одних рядов и возникновение других по времени совпадают на рубеже VII-VIII вв., маркируя тем самым момент заметного кризиса в истории пруссов. В общих чертах этапы развития истории пруссов на примере их материальной культуры можно представить следующим образом.
Конец V в. характерен доживанием возникших ранее в западнобалтской среде форм украшений (арбалетовидные фибулы упрощенной схемы, круглые застежки с выступами, литавровидные янтарные бусины). Пряжки с обоймицами гуннского круга древностей появляются здесь во второй четверти V в. Также новацией являются пластинчатые фибулы с тремя "лучами" - показатель внедрения в местную среду отдельных групп западных германцев (видиварии).
Этому времени соответствует зарождение местной дружины, обособленной от родовых структур. Оно стимулировалось и возвращением на родину после гуннских походов воинов-эстиев ("кимвры" могли вернуться лишь в составе ви-дивариев, утеряв свои культурные признаки), которых ранее могли заставить покинуть пределы родины отмеченные письменными источниками для севера Европы неурожайные годы с чрезвычайно холодными зимами (432, 441-443 гг.) (Бараш С. И., 1989, с. 26, 27). Пребывание эстиев на западе Европы отмечено находками западнобалтского происхождения на памятниках гуннского времени на левобережье р. Рейн. Упомянутые выше события знаменуют крутой поворот в истории эстиев и обозначают возникновение культуры пруссов.
Показательно, что определенные этнические перемещения, знаменовавшие во второй четверти - середине V в. становление прусской культуры, из ее ареала затронули и Литву, что отмечено на местном антропологическом материале.
С конца V в. развитие форм, ранее присущих собственно прусской культуре, реализуется наиболее ярко на памятниках мазурской группы (Кулаков В. И., 1990б, с. 173) ввиду миграции сюда части сембов. Ареал пруссов (Самбия, часть Натангии и Вармии, занятые к этому времени предками сембов) дает менее эффектный материал.
Здесь рубеж V-VI вв. ознаменован отказом от урн типа Гребитен и переходом ко временным биконическим урнам небольших размеров. Для местной культуры феномен VI в. объясним появлением в западной части Мазурского Поозерья группы населения из Подунавья, приступившей к укреплению контактов по Янтарному пути. Одним из следствий этого стала деятельность ма-
256
зурских мастеров по изготовлению на основе местных архетипов украшений для обмена на янтарное сырье. Определенный застой в материальной культуре пруссов связан, видимо, с политической зависимостью их от мазурской дружинной группировки и оттоком сюда еще на рубеже V-VI вв. части эстиев.
К середине VII в. в мазурской культурной группе создаются вполне самостоятельные элементы материальной культуры. Однако на рубеже VII-VIII вв. существование самой мазурской группы внезапно прекращается, а означенный выше материал в массе появляется на памятниках пруссов. К этому времени они прочно осваивают земли по берегам Вислинского залива до устья р. Ногаты, становящиеся на определенное время центром прусской культуры. Данный факт однозначно можно объяснить только успешным для пруссов военным конфликтом с населением Мазур. Смысл событий этой эпохи, связанных с возникшей после этапа мирных контактов некоторой "угнетенностью" прусской культуры, прерванной внезапно на рубеже VII-VIII вв., проясняется после комплексного анализа части текста Симона Грунау и сюжетного изображения на золотом "кольце из Штробьенен", обнаруженного в 1798 г. в распашке у совр. пос. Куликово в северной Самбии (Кулаков В. И., 1991, с. 140).
Данная кризисная ситуация в истории пруссов послужила резкой границей в развитии их материальной культуры. С начала VIII в. прусская дружина занимает главенствующее положение в местном обществе. Отголоски этого события нашли отражение в легенде о "священном царстве" Брутена и Видевута. Как и у славян острова Рюген, дружина у пруссов сакрализуется, отчуждение прибавочного продукта начинает осуществляться не в результате военных походов и сбора дани, а в виде жертв богам (Кулаков В. И., 1990д, с. 195). В отличие от большинства дружин Балтийского региона, главенство у пруссов принадлежит теперь не военачальнику, а верховному жрецу Криво. Фактически происходит реанимация родовых традиций. Вследствие стабилизации социальной обстановки в обществе пруссов их материальная культура в VIII в. нивелируется. Временным показателем в общем виде являются базирующиеся на тюркских прототипах формы стремян.
В первой половине IX в. ярким событием для истории пруссов стало внедрение в их среду скандинавов - легендарный поход Рагнара Лодброка на Самбию (Кулаков В. И., 1988, с. 128). Центр прусской культуры перемещается с земель у устья р. Ногаты на Самбию. Роль торгового центра вместо Трусо начинает играть Кауп. Следует отметить, что покрывающийся к этому времени речными наносами порт в Трусо еще с нач. VIII в. принимал суда из Скандинавии. Соответствующее поселение, судя по находкам на могильниках в г. Эльб-лонге, включало в состав своих жителей выходцев с о. Готланд. Если в районе затухающего Трусо Вульфстан в конце IX в. наблюдал малоотличимые от родовых обычаи сакрализованной дружины, то памятники северо-востока Самбии этого же времени показывают отход местных воинов от старых традиций. На памятниках в округе Каупа появляется масса вещевых новаций. Среди них - подковообразные фибулы с гранеными головками. Присущие ранее финно-уграм Восточной Балтии, они попали на Самбию в результате вероятного участия пруссов в операциях по "Восточному пути".
257
Упомянутый Саксоном Грамматиком поход сына Харальда Синезубого (сер. X в.) на Самбию вызвал на прусских могильниках увеличение числа деталей конского снаряжения северного происхождения. Резко расширяется номенклатура погребального инвентаря, появляются новые черты обряда (сожжение в ладье). Дружина Самбии к концу X в. приобретает, видимо, законченную форму и выходит из-под контроля жрецов. Настаёт краткий век расцвета прусской дружины, "звёздный час" для Юго-Восточной Балтии.
С упрочением Восточного пути, начало которого к X в. составлял отрезок речных путей между Янтарным берегом и бассейном р. Наровы, созданием как гаранта его стабильности Древней Руси Самбия стала одним из многих торговых микрорегионов на этой колоссальной трассе. Уже в конце IX в. предпринимались осознанные попытки сбора данных о путях вдоль берегов Балтики (плавания Оттара и Вульфстана). Достаточно спокойный процесс развития отношений предгосударственного уровня, характеризующий балтийский вариант движения викингов, реализовался на устойчивой этно-культурной диффузии, возникшей в IX-XI вв. на восточных берегах Балтики. Чётко видный на археологическом материале Скандинавии, этот процесс вызвал появление в Юго-Восточной Балтии зон населения с контактными культурными чертами. Особо ярко это заметно в прусском, куршском и ливском ареалах. Эти черты материальной культуры, стадиально близкие матримониальным связям населения Янтарного берега и скандинавских островов в середине I тысячелетия н. э., показывают принципы движения викингов на Балтике как поступательного, в значительной степени мирного процесса сосуществования различных этносов и культур.
Особого расцвета в конце X - середине XI в. достигла дружинная культура Самбии. Сюда в обмен на янтарь стекались товары со всех отрезков Восточного пути. Контроль, установленный викингами-сембами над проливом Брокист, по которому проходил Неманский вариант Восточного пути и трассы "из варяг в греки", предоставлял им стабильный доход в звонкой арабской монете. В это время небывалых высот достигает прусское декоративное искусство, развивающее собственную версию новаций, широко использовавшихся в дружинных обществах севера и востока Европы. Наиболее яркими памятниками этого искусства являются покрытые серебром накладки конского снаряжения и изделия, декорированные в стиле Гландо (серебряная плакировка). Сембы свободно могли позволить себе блеск этой роскоши, они не были стеснены в драгоценном металле и, выйдя из-под контроля жрецов, избавились от необходимости уплачивать постоянную дань Криво-Кривайтису. Интернациональная дружина викингов Самбии использует все возможности микрорегиона для активного включения в циркумбалтийские военные и торговые контакты. Даже на Куршской косе, незаселённой с эпохи неолита, возникает поселение (Кораллен-Берг), где в конце X - середине XI в. скандинавы (готландцы?), балты и восточные славяне (Кулаков В. И., Тепляков Г. Н., Пузакова Г. С., 2001, с. 8, 9) занимаются не только добычей и первичной обработкой янтаря и рогового материала, но и контролируют каботажные трассы вдоль косы, а может быть - и близлежащий пролив в уроч. Фёгельвизе.
258
Однако малочисленность прусской дружины и торговцев, устойчивая архаика родовых отношений в большинстве местных общин, не включённых в процесс интернациональных контактов, конкуренция за право контроля над балтийской торговлей не позволили торгово-ремесленным центрам земли пруссов осуществить свои возможности в сложении городской структуры. Около 860- 880 гг. набег викингов уничтожил в пламени грандиозного пожара Трусо. В результате похода Канута Великого в 1016г. был стёрт с лица земли Кауп. Однако последний факт не стал финалом скандинавского присутствия на Янтарном берегу. Деятельность дружинных поселений округи Каупа продолжалась на всём протяжении XI в. Находки, сделанные на могильниках округи Каупа, свидетельствуют о том, что часть уцелевших жителей разгромленного Канутом интернационального торжища влилась в среду дружинников севера Самбии, принеся с собой навыки транзитной торговли, принципов декоративного искусства (декорация путём плакировки в стиле Гландо) и уникальной металлообработки. Лишь уход на рубеже XI-XII вв. большинства дружинников из земли пруссов в результате внутриплеменного конфликта (Кулаков В. И., 1993, с. 115), прервал линию развития скандинавских традиций на Янтарном берегу. Пал последний бастион викингов на Балтике.
XI-XII вв. характерны прекращением интенсивных культурно-этнических импульсов на Самбию извне. Местные древности развиваются сугубо самостоятельно, проявляя тенденцию к деградации (на примере погребального обряда, фибул и стремян). С одной стороны, это связано с логичным развитием местной культуры, с другой - с гибелью в 1016 г. торгово-ремесленного центра Кауп, снабжавшего местную дружину своей продукцией и поставлявшего новых воинов для ее пополнения. К середине XII в. полностью прекращаются типологические ряды инвентаря прежней фазы прусской культуры эпохи викингов, в массе прекращается выпадение монетных находок, характерных для эпохи викингов (рис. 150). Меняется погребальный обряд: кремация повсеместно сменяется ингумацией. Как и в синхронных древностях славян Северо-Западной Руси, эта перемена связана не с влиянием христианства, а скорее всего с изменением социальных отношений, приведших к упрощению заупокойных ритуалов. Не исключено, что эта перемена зависела от определенного исторического факта - оставления дружиной новой формации пределов родины ввиду предполагаемого конфликта с жрецами.
Материал XIII в. показывает в обряде и вещах тенденцию к созданию единого западнобалтского культурного ареала, основанного во многом на центростремительных этнических процессах и развитии внутреннего рынка в междуречье Ногаты и Немана, внешних показателей тенденции объединения местных племён в рамках единой административной структуры - западнобалтского государства на основе прусской конфедерации. Однако этой перспективе по целому ряду причин (прежде всего - из-за неконструктивности жреческого правления в "священном царстве" пруссов) не суждено было реализоваться. Становление государственных норм в Пруссии происходит уже в системе власти Тевтонского Ордена, где германоязычные феодалы заняли в обществе место прежней племенной или, как в случае с землей пруссов, жреческой админист-
259
рации и выборной "господы". А национальное балтское государство было образовано не на передовых рубежах контактов местных племен с внешним миром, а в глубинах их этнической территории, в Литве.
Итак, приведенный выше очерк хронологии прусской культуры показывает четкую реакцию археологических реалий на события истории. Они связаны в первую очередь с многонациональным (особенно - в I-V вв. н. э.) характером населения Янтарного края и, как следствие этого - с наиболее ранним в Балтии формированием и расцветом прусской дружины. Передовая в социальном отношении часть общества пруссов, постоянно пополнявшаяся за счет притока иноземных воинов-профессионалов дружина контролировала важнейший во всех отношениях район Балтии - Янтарный берег, являвшийся естественным скрещением торговых путей. То, что западнобалтское государство так и не смогло окончательно сложиться, стало результатом рокового для судеб пруссов ухода их дружины из земли предков. Этот акт определил незавидную дальнейшую участь Янтарного края, над которым с 1283 г. - времени окончательной утери пруссами своей свободы - на долгие века распростёрся черный орденский крест.
|
|
