202
Глава 11
СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА ЭСТИЕВ И ПРУССОВ
Рис. 69. Меч в ножнах с серебряной обкладкой из погр. C. 206.
Рис. 69. Подпись. C. 206.
Рис. 70. Находки конской сбруи (свинец с серебрянным покрытием) из погребений могильника Доллькайм-Коврово. C. 207.
Рис. 71. Реконструкция престижного инвентаря из могильника Ирзекапинис (черный цвет - железо, белый цвет - серебро или бронза). C. 208.
Рис. 72. Жертвоприношение поясов (по М. Преториусу, 1703 г.). C. 216.
Рис. 73. Проволочные языческие бронзовые атрибуты из р. Преголя (XVII-XIX вв. ?). C. 217.
Окончательное выявление специфики истории доорденской Пруссии не будет полным без определения вех развития местных социумов. Поселенческая археология западных балтов показывает начало племенной дифференциации в междуречье Пасленки и Немана уже в I в. н. э и её завершение в V - начале VI в. С этого времени и до крестоносной экспансии на балтские земли можно говорить о существовании на исследуемой территории отдельных, связанных между собой единством происхождения и языковой общностью племен с внутренней социальной системой.
Как уже было показано в главе 6, к XIII в. в пределах Самбии сложилась устойчивая поселенческая структура, выраженная в административной иерархической системе: селение - волость - земля. Частями данной структуры соответственно руководили: деревенский староста - народное собрание (реально - "господа"). Такая структура подразумевает достаточно сложную социальную организацию в обществе пруссов. На основе данных археологии и нарративной истории развитие социумов в доорденской Пруссии можно представить следующим образом.
В I-IV вв. н. э. могильники эстиев содержат сравнительно небольшое количество захоронений с обильной номенклатурой инвентаря, в состав которого входят предметы вооружения и римские "импорты". Обычно такие комплексы сопровождаются с запада или подстилаются захоронением коня со снаряжением для верховой езды. Ранее такие археологические объекты соотносились с представителями родовой аристократии (Кулаков В. И., 1995, с. 105). Проведённый в главе 4 анализ таких комплексов в Северной Европе и Юго-Восточной Балтии указывает на то, что в Янтарном крае I - конца II в. н. э. они принадлежали профессиональным воинам-аллохтонам (всадникам "Самбийской алы"), занявшим главенствующее место в обществе эстиев и контролировавшим не только Янтарный путь, но и, очевидно, местные социальные и хозяйственные процессы. Фактически эти пришельцы выполняли роль родовой аристократии в местном обществе, хотя присутствие в нём отдельных представите-
203
лей автохтонной знати не исключается (хотя и не уловимо по археологическим признакам). Основной массив местного населения составляли общинники, до прихода новой волны германцев ок. 180 г. н. э. характеризовавшиеся трупоположениями с обильным инвентарём, с начала III в. н. э. - урновыми трупосожжениями с ограниченным набором инвентаря. Очевидно, приход иноземных воителей явно способствовал оттоку материальных богатств из рук постоянных обитателей Янтарного края. Стандартизация номенклатуры погребального инвентаря основной массы захоронений венедов и эстиев (как в ингумациях, так и в позднейших кремациях) вполне логична и хорошо известна в этнографии, будучи связанной прежде всего с коллективной собственностью в пределах рода, отсутствием в нем социальных градаций (Токарев С. А., 1986, с. 350).
Жесткое соответствие обряда и набора инвентаря социальному положению умерших, за которыми признавалось их место в общественной иерархии и в мире ином, отмечено у пруссов орденскими письменными источниками и было актуально, как показывают данные археологии, практически на всём протяжении I тысячелетия н. э. Петр из Дусбурга сообщает о прусских обычаях XIII в.: "Пруссы верили в воскрешение плоти... Ибо они верили, что, если кто-то является знатным или незнатным, богатым или бедным, властительным или бесправным в этой жизни, таким будет после воскрешения в будущей жизни" (Петр из Дусбурга, 1997, с. 51). Таким образом, восстановление определенных социумов в прусском раннесредневековом обществе на основании данных погребального инвентаря вполне реально.
Сходные процессы в первой половине I тысячелетия н. э. происходили и в остальных регионах Barbaricum. В археологическом материале Западной Европы I-II вв. н. э. высокий социальный статус путём специфической формы обрядности, обилия предметов вооружения и римских "импортов" (подкурганные "княжеские погребения" группы Любсов в междуречье Вислы и Везера) подчёркивается лишь для высшего слоя германской родовой аристократии - упомянутых Тацитом "королей" (Eggers Y. J., 1953, S. 58-62). Описанные в главе 2 "курганные" погребения воинов-германцев на Янтарном берегу в I-II вв. являются скромными подобиями "княжеских погребений" к западу от р. Вислы не только по своему внешнему виду, но и, очевидно, по социальному статусу погребённых воинов. Позднее, ок. 250-300 гг. в племенном ареале тюрингов возникают также связанные с племенной аристократией "княжеские погребения" типа ХасслебенЛёйна (Schulz W., 1953), структурно сходные с комплексами группы Любсов. Все перечисленные выше специфические формы погребальных комплексов выделяются на фоне массы малоинвентарных трупосожжений рядовых соплеменников. Наконец, с конца V в. в обряде западных германцев происходит стабилизация: репрезентативные по обряду и снаряжению погребения с роскошными спатами содержат останки членов королевских династий (например - одного из ранних Меровингов - короля Хлодвига в Турней), могилы с набором боевого наступательного и оборонительного снаряжения принадлежат как воинам королевского войска (MenghinW., 1983, S. 170), по "Салической правде" - convivae regis, так и свободным общинникам.
204
Уже в первой половине V в. н. э. в погребальных обычаях пруссов начинаются перемены, которые нельзя связать только с хронологическими аспектами. К середине V в. резко возрастает число захоронений воинов с конями. Последние преимущественно погребаются не в стороне, а непосредственно под останками всадника. Могилы сопровождаются стандартным набором вещей, ранее не свойственным древностям эстиев: со всадником - обломки "временной урны", с конем - удила, пряжки упряжи, коса, ножницы, скребница, редко -шилья. При этом коса, ножницы и скребница ранее не использовались воинами "Самбийской алы". Шилья связаны с упоминаемым позднейшими источниками обычаем ритуального питья конской крови. Данная традиция, неизвестная в традиционной балтской этнографии, привнесена извне ещё на фазе С, и, во всяком случае, на первых порах имела уже не родовое, а социальное значение, применяясь в обществе пруссов его воинской прослойкой. Опираясь на данные североевропейского фольклора и лингвистики, В. Н. Топоров справедливо отмечал: "Характер такого объединения (= дружины. - В. К.) определялся совместным участием в языческом жертвоприношении, связанным с пролитием крови" (Топоров В. Н., 1987, с. 206).
На севере Европы с рубежа VIII-XIX вв. начинается широкое распространение сожжений в ладье. Доказано, что эта черта обряда, ранее бывшая характерной лишь для верхушки родовой аристократии Скандинавии вендельской эпохи, становится прерогативой викингов - членов дружин севера Европы. Тот же социальный смысл имели и перемены в ритуале захоронения коней, происшедшие за 200 лет до начала эпохи викингов в земле пруссов.
Для погребальных древностей Балтии, Северной и Восточной Европы (V - нач. XI в.) определён комплекс признаков, условно именуемый дружинной триадой. Этот комплекс включает "...изменение характерного ранее для родовой традиции погребального обряда, декоративный стиль, включающий разные культурно-этнические черты и наличие разноэтничных элементов..." в составе воинских коллективов, именуемых "дружина" (Кулаков В. И., 1988, с. 122). Наиболее адекватное определение феномена дружины предложено Л. Дрэгером: "Дружина (Gefolgschaft; Follovers... Retainers; Suite) - объединение воинов вокруг военного предводителя, позднее - ближайшее военное окружение князя или короля" (Дрэгер Л., 1986, с. 52). Превращение дружины из временного воинского образования (для одного набега или битвы) в постоянно действующий социальный институт соответствует предгосударственному уровню развития потестарности. Такая организация стала для её вождя готовым инструментом для создания государства - института легализованного насилия над безоружным населением, противопоставлявшимся вождю и его дружине. На всём протяжении существования дружины её члены были подчинены лишь своему вождю, причём его власть покоилась не на принадлежности к родовой аристократии, а исключительно наличном мужестве и удачах в походах. Дружинники повиновались своему вождю на основании клятвы, дающейся ему каждым из членов дружины в знак личной верности. Этот нюанс дружинных отношений характерен как для раннеримского времени (Тацит, 1969, с. 359), так и для эпохи викингов, когда такая клятва обозначалась древнеисландским
205
термином vaer. Признаки дружинной триады на балтийском материале реализуются уже в середине V в. (Кулаков В. И., 1998г, с. 107-109).
Военные объединения, носившие временный характер, существовали в раннем железном веке у большинства народов Европы (Цезарь, 1962, с. 92), в том числе явно и у предков пруссов - эстиев. Однако "по мере разложения первобытного общества, когда ведение войн все чаще становилось военным промыслом в целях обогащения, дружина начала превращаться в постоянный военно-грабительский институт" (Дрэгер Л., 1986, с. 52). Перемена всей системы социальных отношений в племенном коллективе, в нашем случае - у пруссов, должна была опираться на идеологию, выходящую за рамки старых обычаев, по-новому их используя и интерпретируя.
Следующей чертой, характеризующей возникновение на руинах родового строя дружинной организации, является участие в ее формировании иноэтнич-ных элементов. Постоянное присутствие в Янтарном крае воинов-аллохтонов в I-V вв. н. э. привело к тому, что социальная группа, возглавившая в середине V в. прусскую дружину, состояла из пришельцев в балтский мир. К их числу, несомненно, следует отнести и легендарных первых прусских князей-братьев Брутена и Видевута (см. главу 5). Как уже указывалось выше, на заре прусской культуры полиэтничный конгломерат "видивариев" оказал значительное влияние на сложение прусской культуры, которая носила выраженный социальный (то есть - дружинный) облик. К этому времени в материальной культуре пруссов наличествуют признаки (клады как показатели частной собственности, обособление культуры знати, трансформации старого культа), соотносимые в современной исторической науке с моментом начала складывания социально стратифицированного общества.
На протяжении V-VII вв. формируется третий компонент дружинной триады, реализующейся у всех европейских племен в начале эпохи стратификации общества, - полиэтничный декоративный стиль (Кулаков В. И., 1999в, с. 204-210). Особенно ярко он проявился в воинском снаряжении дружинных могильников конца VII в. в низовьях р. Ногаты, где аварские и восточногерманские мотивы переплетаются в орнаменте ножен прусских мечей (рис. 69) и на погребальных памятниках Самбии, давших неожиданные образцы стиля Борре и Еллинг (рис. 70).
К этому времени на прусских могильниках постепенно исчезают отдельные женские погребения. Как показывают данные прусской этнографии, девочки при рождении (кроме одной на семью) уничтожались (Gaerte W., 1937, S. 89). Жены становились полностью зависимыми от своих мужей, по их воле поступая даже в распоряжение гостей дома. Обычай "добровольного" восхождения вдов на погребальный костер воина доживает в Пруссии минимум до середины XIII в. (Gaerte W., 1931b, S. 127, 134). Действительно, в VIII-XI вв. на могильниках пруссов украшения женщин и их кости встречаются лишь в верхних ярусах воинских могил. Однако и рядовые дружинники были обязаны сопровождать своих вождей в иной мир (Кулаков В. И., 1989б, с. 43). Подчинение воина военачальнику телом и душой как в мире живых, так и в стране мертвых характерно для дружинной организации, представляющей собой в раннесредневековой Европе, как правильно отметил Ф. Кардини, "...надплеменное либо
206
внеплеменное сообщество, члены которого верны только своему вождю и свободны от иных обязательств" (Кардини Ф., 1987, с. 108). Показательно, что традиция сугубо мужских кладбищ, содержавших останки дружинников, захороненных по обряду кремации с последующим рассеиванием кальцинированных костей в яме среди остатков костра, к V в. н. э. на севере Европы утвердилась прежде всего на о. Борнхольм. Из местных раннебургундских материалов проистекает высокое значение, придававшееся там предводителю дружины, почитавшемуся как земная эманация бога Одина (Janssen H.-L., 1942, S. 208, 209). Возможно, именно с этих западных окраин Балтики данные традиции в V - нач. VI в. попали в землю пруссов. С учетом этого легендарные данные о приходе первых дружинных вождей Пруссии Видевута и Брутена из Кимбрии (см. главу 5) могут иметь некие реальные исторические корни.
Окончательное формирование дружины в прусском обществе по времени совпадает и явно непосредственно зависит от крупного события в местной истории конца VII в. Это - победа прусских воинов в борьбе с жителями западной части Мазурского Поозерья (Кулаков В. И., 1991, с. 144). После этого янтарная торговля в который уже раз за последние столетия переходит в руки западных балтов. Она базируется на торгово-ремесленном поселении Трусо, вокруг которого концентрируется местная дружина. Надолго, вплоть до XII в., здесь, в нижнем течении р. Ногаты, нашли для себя базу западнобалтские воинские формирования, маркируя западную границу ареала. Это подтверждается многочисленными находками оружия эпохи викингов в водах реки, являющимися следами жертвоприношений. Традиции жертвоприношения богам оружия, уходящие корнями в германскую доисторию, показывают становление в полиэтничной прусской дружине новых, отличных от родовых, культов.
Победа над мазурами явилась для региона крупным историчесским событием. Вслед за этим следовало бы ожидать резкого усиления прусской дружины и ее вождей, которым был открыт путь для создания раннегосударственной структуры. Этот ход событий напоминает развитие движения викингов в его средней фазе (890-980 гг.), характерной активной деятельностью "жестких" конунгов-викингов (Лебе дев Г. С., 1983, с. 49). Такого рода властителями были прус-
209
ские вожди V-VI в., собирательный образ которых остался в местных легендах под именами Видевута и Брутена, жестоко сокрушавших родовые традиции.
Однако исторический процесс в Пруссии в начале VIII в. пошел по иному пути. Этому возможно следующее объяснение. Плоды победы над мазурами, считавшейся результатом покровительства прусских богов (Grunau S., 1876, S. 67), присвоили местные жрецы, в чье ведение поступила дружина. К служителям прусских богов перешла харизма (древнегерм. "Мана") дружинных вождей - стимул проявления идеи потестарности. Уникальный памятник прусского фольклора - "Семнадцать заповедей", традиционно приписываемых Видевуту, вождю дружины "скандиан", прибывших в Пруссию из Кимбрии (Ютланд), четко показывает сакрализацию дружины на рубеже VII-VIII вв. Этот акт обозначен прежде всего через кодификацию равноправия жителей Пруссии перед власть предержащими жрецами не на уровне принадлежности к определенному роду или социальному страту, а ввиду почитания излагаемых ниже заветов, в первую очередь - в силу покорности прусским богам и Криво-Кривайтису.
"Семнадцать заповедей Вайдевут предпринял с помощью своего брата, Криво в Бальге: попытку предотвратить конфликт между пришедшими вместе с ними в страну скандианами и местными (жителями) ульмигериями (т. е. -автохтонами-эстиями. - В. К.). Дабы сохранить народ в единстве, возвестили Вайдевут и Брутене собравшимся на Бальге людям семнадцать заповедей:
Во-первых: Никто, кроме Криве Кривайте, не может обращаться (с просьбой) к богам. Никто не должен приносить в страну бога из чужих краев. Верховными богами должны быть: Потримпос, Перкунос и Пиколос. Ибо они вручили нам эту страну и дадут нам (еще) больше.
Во-вторых: Ради них должны мы признать (= почитать) нашего Криве Кривайте и ради наших высших владык почитать (= оберегать) его, а также его преемника, которого дадут нам милостивые боги и выберут в Рикойто вайделоты.
В-третьих: Мы должны испытывать перед нашими богами страх и почтение. Ибо они дали нам в этой жизни красивых женщин, много детей, хорошую еду, сладкие напитки, летом - белую одежду, зимой - теплые кафтаны, и мы будем спать на больших мягких кроватях. Для здоровья будем мы смеяться и прыгать. Однако злодеев, которые не почитают богов, которые дали (то), что они имеют, (надо) бить, чтобы они рыдали и вынуждены были ломать руки (= кусать локти) от боли и страха.
В-четвертых: Все соседи, которые почитают наших богов и приносят им жертвы, должны быть нами любимы и почитаемы. Если же они отвергнут (наших богов), должны быть убиты нами при помощи огня или дубинами.
В-пятых: Мужу можно иметь трех законных жён. Первая и главная должна происходить из того рода, который пришел с нами в страну, остальные могут быть из местных (родов).
В-шестых: Если мужчина обременен больными женщинами, детьми, братьями, сестрами, прислугой или он сам становится немощным, тогда он должен выбирать, хочет ли он сжечь самого себя или (другую) немощную персону. Ибо служитель наших богов не может стенать, но лишь (обязан) смеяться.
В-седьмых: Если каждый со здоровым телом и пониманием самого себя захочет, слугу или ребенка пожертвовать во славу святых богов и сжечь заживо,
210
следует ему (это) разрешить и ни в коем случае не мешать или препятствовать. Ибо мы говорим, что эти (люди) через огонь становятся святыми, чистыми и достойными вместе с богами смеяться и благоденствовать.
В-восьмых: Если муж или жена потеряют свою честь, должен (человек) свою вину в потере чести искупить перед богами сожжением (себя) перед святейшими богами.
В-девятых: Если жена не предоставляет своему мужу свое тело для брачных нужд, то мужчина получает право предать ее огню. Ее сестры (также) должны быть уничтожены, ибо они не воспитали ее и не научили послушанию богам и своему супругу, как были обязаны.
В-десятых: Если мужчина надругается над беззащитной чистотой девушки или супруги другого мужчины, то он становится перед необходимостью подвергнуться сожжению как совершивший тягчайшее преступление.
В-одиннадцатых: Тот, кто первый познает девушку, тот должен взять ее в жены и никого другого.
В-двенадцатых: Кто убьет своего уважаемого служителя богов, через которого все друзья убитого должны получать (от богов) мощь и силу, должны они тоже его убить или оставить в живых.
В-тринадцатых: Если кто украдет, в первый раз его секут розгами, во второй раз - бьют дубиной, если он совершит (проступок) трижды, его отдают на съедение собакам, удаляя (от покровительства) богов.
В-четырнадцатых: Никто не должен принуждать другого к работе. Он должен привлекать его к этому добром, оба они должны быть одинаковы (по отношению к работе и достатку).
В-пятнадцатых: Благородными надо считать тех, кто является со своим конем быстрейшим и проворнейшим и среди остальных выделяется в своих поступках.
В-шестнадцатых: Если муж горюет по своей (умершей) жене, ему скорее надо сосватать девушку, дабы у него не было необходимости печалиться днем и ночью. Если девушка ему будет подходить полностью, он должен пробовать получить (ее) взаимность. Если это произойдет, значит, она ему полностью подходит и тогда сжигаются петух с курицей (= жертвуются на костре) в честь богов.
В-семнадцатых: Когда умирает мужчина и юная жена остается без ребенка и в одиночестве, тогда все ее холостые друзья могут пытаться обрести от нее потомство. Если же она станет вайделоткой, то до конца жизни сохранит целомудрие, ибо будет находиться под покровительством общины (соплеменников)" (Ostpreussishe Sagen, 1986, S. 15, 16).
Даже с учетом позднейших фольклорных наслоений в данном тексте, впервые воспроизведенном в 1529 г. Симоном Грунау, видна тенденция консервации социального положения в земле пруссов после их победы над "мазонами". Правда, эта стабилизация проходила не при помощи протогосударственных институтов, а в рамках правления жрецов, присвоивших себе плоды прусской победы.
"Сакрализация лозунгов борьбы с внешним врагом" нередко в мировой истории становилась причиной установления теократического правления (Трай-де Д., 1986, с. 202). В принципе, учитывая индоевропейские мифологические тенденции восприятия мира богов как священного воинства (ДюмезильЖ.,
211
1986, с. 144), попытка сакрализации дружины в реальном обществе была возможна при удобных обстоятельствах. В земле пруссов ими явилась победа над "мазонами" в конце VII в.
Судя по данным Петра из Дусбурга, выплата дани, обозначавшая в данном случае отношения победителей с подвластными племенами в рамках квазигосударственного образования, проводилась занеманским населением прусским жрецам вплоть до середины XIII в. Таким образом, с начала VIII в. в земле пруссов, видимо, складывается "священное царство" (по Дж. Дж. Фрэзеру), где сакральная и мирская власти сосредотачиваются в руках жрецов. Вершину этой власти олицетворял верховный священник (Фрэзер Дж. Дж., 1986, с. 17, 91) -Криво-Кривайтис. В Восточной Европе перевес во властных акцентах в VIII- IX вв., судя по сообщениям арабских авторов, также был в пользу жрецов (Захо-дер Б. Н., 1967, с. 96), однако затем "...сочетание военного и жреческого могло быть только в лице князя" (Рыбаков Б. А., 1949, с. 34). В этой передаче власти немалую роль сыграло принятие восточными славянами христианства. У западных славян, у пруссов и, не исключено, у авар властные функции во второй половине I тысячелетия н. э. концентрировались в руках языческого жречества.
Сбор дани в прусском обществе осуществлялся первоначально вайделота-ми или их главой - Криво-Кривайтисом, совершавшими ритуальный объезд земли пруссов. Как и позднейшее полюдье в раннесредневековых государствах Европы, этот объезд имел "религиозное (ритуально-магическое) значение, состоявшее в том, что священный царь, обходя свои владения, уже своим присутствием, а также жертвоприношениями, различными магическими действиями и молитвами богам... сообщал плодородие земле, скоту и людям, вносил гармонию в общинное мироздание" (Кобищанов Ю. М., 1987, с. 140, 141). Позднее место первосвященника в обходе земли пруссов занял его жезл - Кривуля, посылка которого с гонцом в средневековье обозначала сигнал к немедленному сбору общинников или к другим административным акциям (Remeika J., 1940, р. 30-32). В "Хронике земли Прусской" так описывается мощь власти Криво: "Такова была власть его, что не только он сам или кто-либо из сородичей его, но даже гонец с его посохом или с другим отличительнм знаком, проходя по пределам... язычников, был в великом почете у королей, нобилей и простого люда" (Петр из Дусбурга, 1997, с. 51).
В междуречье Ногаты и Деймы эпоха "священного царства", подданные которого считались, вероятно, равными по своему статусу вооруженными "служителями богов", ознаменована нивелировкой погребальной обрядности. Не исключено, что такая ситуация в обрядности VIII-XIX вв. подкреплялась распространением в массе прусского населения идей о переселении души после смерти в новое тело, уже не нуждавшееся в вещественных атрибутах прежней жизни.
Все могилы VIII-XIX вв. представляют собой стандартно устроенные ямы со шкурой коня у дна и с минимумом инвентаря выше, с кальцинированными костями. Обряд был жестко унифицирован, несоблюдение культовых правил кремации жестко каралось (Матузова В. И., 1979, с. 26, 27). Еще в 997 г. пруссы так отвечали католическим миссионерам: "Нами и всей этой страной, вход в
212
которую мы составляем, повелевает общий закон и одинаковый образ мыслей..." (De passione, 1861, p. 229).
Так же, как и в ранних "варварских" государствах древности и раннего средневековья (Живов В. В., Успенский Б. А., 1987, с. 60), власть жреца Криво-Кривайтиса и его персона пруссами сакрализовывались. При наличии упоминавшихся выше народных собраний волостей и земель Криво воспринимался во всех общественных делах как высшая инстанция, став значительно выше уровня прежних родовых вождей. Одной из его прерогатив было взимание для жертвоприношений третьей части добычи (достояния) своих "подданных", в первую очередь - серебра, считавшегося пруссами ввиду своего цвета священным металлом. Своим верховным богам пруссы, подобно кельтам Британии (Кардини Ф., 1987, с. 77) и тюркам Центральной Азии, посвящали именно белую лошадь. Белыми же были и одежды Криво и вайделотов высших рангов. Видимо, у индоевропейцев белый цвет соответствовал миру богов (Negelein J., 1901, S. 79-81). Судя по тому, что на "знамени Видевута" бог старости и смерти Патолло был представлен в белой одежде, можно предположить, что пруссы связывали соответствующий цвет с миром мертвых.
Не принесенное в жертву серебро стало обладать священной силой в виде "сакральных кладов" для прусских воинов или купцов. Прусские воины на пороге эпохи викингов перестали оказывать знаки повиновения жреческой администрации путем выплаты дани. Явно не случайно по времени с этим событием совпадает определенно имеющее под собой историческую основу упоминание Саксоном Грамматиком посещения Самбии датским викингом Рагнаром Лодброком. Пришелец с запада был принят пруссами "...с большим почтением, словно он прибыл со славнейшей победой" (Muhlen В., 1975, S. 4). На фоне традиционных обычаев пруссов, по указке жрецов, всеми силами противившихся проникновению чужеземцев на племенную территорию (Вестенберг Ф., 1903, с. 146), сообщение Саксона Грамматика выглядит необычно. Здесь возможно лишь одно объяснение: воины Самбии приняли датских викингов наперекор жрецам не как иноплеменников, а как социально близких собратьев по оружию, людей, способных оказать реальное содействие в предприятиях прусской дружины.
К этому времени предпосылки для выхода дружины из-под контроля вполне созрели. Возникший к нач. IX в. на севере Самбии торгово-ремесленный центр Кауп аккумулировал основной объем балтийской торговли с Востоком (Jankuhn H., 1971, S. 25). Выгодная конъюнктура торговых операций способствовала накоплению в руках самбийских воинов значительного количества материальных ценностей. Вследствие своего расположения на краю прусской племенной территории Кауп и его округа приобрели достаточную экстерриториальность и независимость от жреческой юрисдикции. Этот феномен сохранялся здесь минимум до кон. X в. в виде окружения Каупа "сакральным" поясом святилищ. Со стабилизацией "Восточного пути", последовавшей за созданием в 862 г. начатков Древнерусской государственности, Кауп захлестывается массой импортов. Соответственно меняется и ситуация на дружинных могильниках округи Каупа (Ирзекапинис, Вольное). Конец IX-X в. обозначены там
213
массой новаций в погребальном обряде и в деталях инвентаря, связанных прежде всего со скандинавским этно-культурным импульсом. Особенно он усиливается после датского набега на Самбию ок. 960 г., так описываемого Саксоном Грамматиком: "Хакон, сын короля Харальда, прозванного Синезубым, напал на сембов. Когда он увидел, что его люди вследствие опасной битвы оробели, он велел поджечь вытащенные на берег корабли, чтобы тем самым отнять у колеблющихся надежду на бегство. Битва вышла победоносной для датского меча. Даны завладели Самландом, женились на женах погибших пруссов и повели свою жизнь совместно с (бывшими. - В. К.) врагами" (Muhlen В., 1975, S. 1). Данная битва могла произойти лишь вблизи Каупа, явно бывшего основной целью датских викингов. Близлежащий берег единственный на всем полуострове Самбия позволяет вытащить ладьи на берег и безопасно высадиться на невысокую авандюну. Подтверждение этого события отражено в появлении сожжений в ладье на участке могильника Ирзекапинис, устроенного во второй пол. X в. Кроме черт обряда, деталей вооружения и орнаментики скандинавского происхождения, в дружинных могилах севера Самбии сер. X - сер. XI в. поражает большое количество серебра. Оно представлено диргемами, оформленными в виде подвесок или разновесов, превращённых в поясные бляшки и в многочисленные накладки конского оголовья. Последние, на протяжении столетия изготавливавшиеся поколениями местных мастеров (Кулаков В. И., 1992, с. 141), требовали большого объема серебра. Оно поступало в значительной мере из суммы дани, которую сембы получали с проходивших проливом Брокист торговых судов, следовавшим по неманскому отрезку пути "из варяг в греки". Пруссы предпочитали украшать серебром сбруи своих коней (даже с внутренней стороны ремня) и покрывать им своё оружие (рис. 71), нежели отдавать свою добычу жрецам.
Разрушение Каупа датчанами Канута Великого в 1016 г. ознаменовало начало заката прусской дружины. Правда, первоначально это событие подняло материальную культуру сембов на самый высокий за все время ее существования уровень. Покинувшие руины Каупа мастера обосновались на близлежащих воинских поселениях, сделав для местных воинов более доступными новинки европейского ремесла (Кулаков В. И., Толмачева М. М., 1987, с. 100).
Финал эпохи викингов в XI в. ознаменован прекращением деятельности пути, проходившего через пролив Брокист. Клад серебряных украшений и слитков на городище Гарбик (к югу от пролива) - симптом его затухания к сер. XI в. (Kleemann О., 1939, S. 10). Примерно через полстолетия и сам пролив оказался погребенным под песчаными наносами. Судя по находкам, сделанным в 1724/25 гг. в курганах у совр. пос. Ульяновка (Черняховский р-н Калининградской обл.) (Кулаков В. И., 1994а, с. 2-5), дружина севера Самбии уже в нач. XI в. пыталась освоить через верховья р. Преголи выход на неманское правобережье, создать внутренний рынок в западнобалтском ареале. Наличие соответствующих тенденций поздней дружины пруссов - установление связей с населением низовий р. Немана при помощи торговых трасс по всему течению р. Преголи - реализуется в кон. XI в. многочисленными находками ламатских и южнокуршских древностей в Надравии и Самбии (Kulakov V., 1994, р. 109,
214
115, 116). Однако обстоятельства не благоприятствовали налаживанию связей пруссов с их занеманскими соседями.
На рубеже XI-XII вв. достаточно резко на всех могильниках Пруссии прекращается сооружение могил с дружинными чертами (богатое оружие и конское снаряжение в могилах с полиэтничными чертами ритуала). Дружинные древности, имевшие в XI в. черты, отражавшие четкую социальную стратификацию на западной окраине балтского мира, в XII-XIII вв. уже не известны. Можно лишь предполагать о причинах, приведших прусских воинов к исходу из пределов земли предков. Возможно, здесь имел место неудачный для воинов конфликт со жреческой администрацией из-за владения данью. За пределами родины прусские воины осели, как показывают находки на озере Обеляй, в Восточной Литве. Обнаружение в Аукштайтии не менее 12 могильников кон. XI-XII в. с двухъярусными трупосожжениями с останками коня в придонной части (Таутавичюс А., 1970, с. 215, 216; Volkaite-Kulikauskiene R., 1976, р. 19-21) и деталями инвентаря, близкими к прусским, указывает еще один регион, принявший прусских воинов. Ушедшие в Северо-Западную Русь пруссы положили начало многих известных в русской истории родов (Кулаков В. И., 1993б, с. 54).
Однако память о традициях погребений с оружием и конями доживает в Пруссии до XVI в. (Grunau S., 1876, Abschnitt I, S. 99). Текст Христбургского договора подтверждает их существование в начале войн с Орденом (Пашуто В. Т., 1959, с. 501). Судя по всему, такие немногочисленные погребения, представлявшие собой уже трупоположения, принадлежали прослойке прусских нобилей (Кулаков В. И., 1990д, с. 193), включавшей в свой состав как часть потомков воинов-профессионалов, так и зажиточных земледельцев (Пашуто В. Т., 1959, с. 336, 337). Из состава нобилей крестоносцы рекрутировали позднее своих сторонников на нижнем уровне местной власти - витингов (Перцев В. Н., 1956, с. 112). Видимо, останки витингов содержат редчайшие в Пруссии погребения XIII- XIV вв. с мечами, рукояти которых переделаны на балтский манер, с бронзовыми деталями и серебряной плакировкой, возрождавшей традиции декоративного искусства эпохи викингов (Кулаков В. И., Валуев А. А., 1999, с. 84).
Скорее всего, крестоносцы называли своих местных союзников-витингов германизированным термином-калькой слав, "ветеницы" ("члены совета"). Последний термин относился к местным союзникам германских феодалов в борьбе с западными славянами в X-XII вв. (Любавский М., 1918, с. 76).
На основе анализа актового материала XIII-XVI вв. Г. Ловмяньский установил, что на Самбии в 1299 г. существовало не менее 62 семей витингов. По его мнению, они восходили не к представителям дружинной прослойки XI в., а вели свои родословные от родовой знати (Lowmianski П., 1983, S. 179). В таком случае оказывается близким к истине предположение об участии витингов в деятельности совета - "господы", где вряд ли нашлось место для опальных жреческой власти дружинников. Прямые потомки последних, скорее всего, представлены в епископских документах сер. XIV в. под именем equites prutheni, занимавшими небольшое количество дворов в каждой деревне Вармии (Lowmianski H., 1983, S. 179). Правда, довольно значительное количество этих "всадников" предполагает, видимо, растворение потомков прусских воинов в крестьянской среде.
215
Не вызывает сомнения пред- (прото-) феодальный характер нобилей-ви-тингов, охотно легализовавших свои имущественные права под рукой Ордена. Готовность данной социальной прослойки к принятию феодальных порядков подтверждается существованием в Пруссии уже в нач. XIII в. крупных землевладельцев с усадьбами вне общинной юрисдикции (Wenskus R., 1961, S. 86- 88), Правда, этот вопрос требует дальнейшего исследования. Во всяком случае, ясно, что выход статуса нобилей на феодальный уровень был скован до XIII в. устаревшими правовыми нормами прусской "конфедерации", в том числе -наследованием имущества по женской линии (Пашуто В. Т., 1959, с. 284).
Изложенные выше этапы и принципы формирования дружины пруссов рассматриваются так подробно как материал, наиболее репрезентативно представленный в местной археологии. Дружинные отношения явно были определяющими в процессе развития прусского общества. Однако его основной массив составляли рядовые общинники.
В эпоху римского влияния этому основному массиву родового сообщества на могильниках Янтарного края соответствуют в I - нач. II в. трупоположения, в III - нач. V в. - урновые трупосожжения. На исходе античной эпохи рядового эстия-общинника сопровождали: нож и одиночная фибула, с женщинами в урны клали пару застежек, пряслице, иглу. В культуре пруссов общинникам соответствуют до нач. VIII в. уже безурновые кремации со сходным упомянутому выше набором инвентаря (Кулаков В. И., 1990д, с. 189). Его дополняли одиночные круглые фибулы с орнаментом из концентрически расположенных окружностей. Их близость к конструкции святилищ позволила предположить М. Е. Смирновой принадлежность таких застежек к убору мужчин, имевших отношение к культовой практике (Смирнова М. Е., 1987, с. 236, 237). Как явствует из данных устной традиции, отдельные жертвоприношения в кругу общины или семьи совершались именно их главами (Вурсхайто), принадлежавшими к слою общинников.
Далее, в предположительной системе "священного царства" к рядовым членам общества можно отнести индивидуумов, которым соответствуют трупосожжения с ножом, подстилаемые шкурой коня с удилами и стременами упрощенных форм. Аналогичный набор (нож, реже - однолезвийный меч в VI- VII вв., то же самое с редкими сопутствующими деталями конского снаряжения в VIII в.) характеризует общинников в близлежащем к Пруссии скандинавском микрорегионе - о. Борнхольм.
С переориентировкой прусского хозяйства в нач. XII в. общинников начинают погребать несожженными, с тем же ножом у пояса и горшком в ногах (Кулаков В. И,. 1990д, с. 193). То, что данный инвентарь (в расширенном варианте - пояс и нож) соответствует основной принадлежности общинника, подтверждается этнографическими данными. Еще в 1657 г. мужчины Северной Пруссии, принадлежавшие к сословию земледельцев, жертвовали священным деревьям именно эти предметы (Gaerte W., 1956, S. 51) (рис. 72). Женскими жертвенными дарами являлись наплечные покрывала типа восточнобалтских виллайне. Их следами в раннесредневековой прусской археологии являются упоминавшиеся выше фибулы, крепившие данную накидку на плечах. Немалую роль в инди-
216
видуальных жертвоприношениях в эпоху средневековья и даже в Новом времени играли личные амулеты пруссов-общинников, находимые, в частности, в водах р. Преголи (рис. 73). Данным вещевым набором ограничивалась непосредственная личная собственность прусских общинников. В состав погребального инвентаря с XII в. входили и продукты (здесь имеется в виду сугубо культовый набор предметов в соответствии с социальным положением их владельца). Появление сосудов с явно земледельческой продукцией указывает на возросшую роль соответствующей черты прусского хозяйства. Тот же вывод следует и при анализе жилых комплексов XII - нач. XIII в. Письменные источники подтверждают это упоминанием о наследственном владении землей общинниками в нач. XII в. (Галл Аноним, 1961, с. 132). Их права на общинную землю были ограничены, однако использование под пашню пространства между волостными землями могло привести к появлению упоминавшихся выше крупных землевладельцев.
Следует отметить, что, как в общинной среде, так и в остальных частях прусского общества после завершения в нач. XII в. дружинной эпохи, роль женщины в обществе вновь становится заметной. Это реализуется как через наличие упоминавшегося выше матрилинейного права наследования, так и посредством появления индивидуальных, зачастую богато снаряженных женских
217
погребений XIII-XIV вв. Актовый материал этого времени подтверждает важное место женщины в прусском обществе (Матузова В. И., 1989, с. 286).
Наличие зависимого населения ("рабов и служанок"), зафиксированное в Пруссии Галлом Анонимом (Галл Аноним, 1961, с. 132), пока однозначно данными археологии не подтверждается. Можно лишь предполагать соответствие им безынвентарных кремаций, сопровождавших трупоположения (нач. XII в.) на могильнике-III Коврово (Кулаков В. И., 1990а, с. 22).
Немногим более археологические источники говорят о представителях высших слоев прусского общества - родо-племенных вождях и жрецах. В первых веках нашей эры их место насильственно (?) заняли воины "Самбийской алы", погребавшиеся во вторично использованных курганах раннего железного века или сопровождавшиеся конскими жертвоприношениями на грунтовых могильниках. Позднее идентификация слоя родовой знати в материальной культуре пруссов затруднена. Возможно, это связано с особенностями местного ритуала: распределения между общинниками, как сообщает в кон. IX в. Вульфстан, имущества почившего "короля" (Кулаков В. И., 1990д, с. 188), обладавшего на определенном городище административными и культовыми функциями потомка представителей родовой аристократии (Wenskus R., 1986b, S. 416).
Сведения Симона Грунау содержат информацию о наследниках родовых вождей в историческое время (Кулаков В. И., 1990д, с. 133). Возможно, одного из них упоминает в сер. XIII в. ирландский автор "Начала описания мира": "Примиус, пятый чешский король (т. е. - Оттокар II Пшемысл. - В. К.), который теперь правит, специально, с большим войском совершил крестовый поход на Самбию, победил, отдал ее христианской вере, а наимощнейшего из этой земли, окропив святой водой, назвал собственным именем" (Samalavicius St., 1964, p. 10). И. Фойгт
218
прямо называл соправителем Криво в каждой прусской "земле" короля (reik) (Voigt J., 1827, S. 514) из слоя родовой аристократии. С другой стороны, обряд погребения "королей" (со сложными церемониями, но без инвентаря) в принципе не отличается от соответствующего заупокойного ритуала для жрецов (Кулаков В. И., 1990д, с. 93). Указывает ли это на адекватвость происхождения этих двух высших (но явно немногочисленных) прослоек прусского общества, покажут дальнейшие исследования. Показательно, что и у северных племен западных балтов XIII в. "короли", властвовавшие в пределах отдельных поселков (ср. с упоминанием Вульфстана прусских "королей" кон. IX в.), исполняли параллельно некоторые жреческие функции (Мицкявичюс А., 1991, с. 7).
Итак, структуру и тенденции развития социумов в земле эстиев и пруссов кратко можно представить следующим образом:
1. По данным погребальных памятников I-ГУ вв. н. э., Самбия и прилегающие территории были практически полностью покинуты автохтонным западнобалтским населением, отступившим на восток под давлением пришельцев, которых античные письменные источники объединяют общим источником "венеды". В их среде, не исключено, присутствовали носители вельбарской культуры любовидзской фазы - восточные германцы. Достаточно стабильно сохранившимися западнобалтские родовые сообщества (собственно эстии) фиксируются лишь в верхнем течении р. Преголи (ныне - восточные районы Калининградской обл.). Аллохтоны на Янтарном берегу несомненно составляли некий социальный коллектив, главенствующую роль в котором играли разноэтничные воины, условно объединяемые под названием "Самбийская ала". Германский по происхождению этникон "эстии" мог объединять в Юго-Восточной Балтии и "венедов", и остатки балтов-автохтонов.
2. Начало деформаций родовых отношений в обществе эстиев-балтов, в массе появившихся вновь на Янтарном берегу в результате "балтской реконкисты" середины VB., совпадает с началом формирования прусской культуры. Этот процесс был детонирован активным общением эстиев и видиварев. Появление этих ветеранов гуннских воин в Халибо окончательно решило проблему перераспределения властных функций на западной окраине балтского мира в пользу дружинной организации. С её возникновением на Янтарном берегу начинается существование собственно культуры пруссов.
3. Имея в сущности нетрадиционные для родо-племенной системы истоки, материальная культура пруссов имеет дружинный характер. Правда, уже с рубежа VII-VIII вв. властные функции в земле пруссов оказываются в руках жрецов, "приватизировавших" победу пруссов-дружинников над мазурами. Естественный ход социального развития, как и в западно- и восточно-славянских ареалах позднее, в Пруссии нарушается. Поступательное развитие местной истории, несмотря на самое раннее в Балтии и во всей Северной Европе появление дружины, затормаживается. Не в последнюю очередь потеря дружинными вождями власти связана с малочисленностью воинских формирований сембов и отсутствием в Пруссии стабильного земледелия. Только последнее могло бы гарантировать княжеской власти постоянную ренту (Ловмяньский X., 1988, с. 48) - залог образования государственной структуры.
219
4. Первые заметные на археологическом материале попытки дружины возвратить свою самостоятельность относятся к кон. VIII - нач. XIX в. и связаны с торговыми операциями по "Восточному пути". Правда, малочисленность воинов и купцов Самбии позволила готландцам, как показывают скопления кладов диргемов, уже к кон. IX в. перехватить восточную торговлю в свои руки.
5. Попытки скандинавских викингов с нач. IX в. контролировать янтарную торговлю, начиная непосредственно с ее источника - с Самбии, - привели к неожиданным результатам. Инокультурные влияния не уничтожили, а усилили прусскую дружину. Ее древности кон. X-XI вв. показывают высокую степень накопления богатств в руках местных воинов. Правда, их влияние за пределами Самбии было незначительным. В Натангии и по среднему течению р. Преголи продолжали функционировать социальные структуры "священного царства", малоотличимые от родо-племенных. Однако место племенной аристократии в них занимали жрецы.
6. В нач. XII в. следы дружинных древностей в прусской археологии практически уже не читаются. Причиной тому послужил, вероятно, конфликт между воинами-профессионалами и жрецами за распределение дани и, соответственно, за власть. Отныне и до начала XIII в. в Пруссии окончательно утверждается ничем не ограниченная власть жреческой администрации. Народные собрания, регулярно собиравшие прусских общинников в пределах волостей и земель, были, скорее всего, номинальным властным органом. Ведущую роль на них и властные функции в промежутках между народными сходами осуществляли ставленники жрецов. Сложилась аморфная "конфедерация прусских земель". Центральную власть (формально - только в мирное время) в Ромове-Рикойто осуществлял языческий первосвященник с ритуальным именем Криво-Кривайтис. Его права базировались не на имущественном принуждении, а на уровне культовой регламентации жизни любого члена прусского общества. Система рестрибуций осуществлялась не в материальной, а лишь в духовной сфере.
В таких условиях нарождающаяся прослойка крупных землевладельцев инстинктивно нуждалась в кодификации своих по сути феодальных устремлений. Немыслимые в рамках "конфедерации", они были удовлетворены лишь Орденом. Только в ходе борьбы с ним отдельные представители нобилитета (duces et capitanei Геркус Манто и Диване Клекине) пытались аккумулировать власть на основе функций вождей народного ополчения. Однако время для создания западнобалтского государства, экономические основы которого уже существовали в виде единого межплеменного внутреннего рынка, предполагавшего возникновение племенного союза, было упущено. Авторитет Криво уже в XIV в. был логично замещен церковными властями Ордена и епископств. Ценой своей гибели неродившееся прусское государство дало возможность для консолидации своих восточных соседей - племен Литвы. Тем не менее причины динамичного социального развития в прусском обществе X-XI вв. во многом уникальны для Балтии. Среди них - пограничное расположение Пруссии между несколькими крупными этно-культурными областями и обстоятельства, связанные с добычей янтаря и транзитной торговлей.
|
|
