61
Глава 3
АРХАИЧЕСКИЕ КУЛЬТОВЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ БАЛТИИ
Рис. 19. Жертвенные чаши и сосуды малых форм, использовавшиеся в архаических ритуалах кельтов, германцев и балтов VII в. до н. э. - VI в. н. э. С.64.
Рис. 19. Подпись. С.65.
Рис. 20. Вурсхайт перед началом жертвоприношения, изображённый в книге X. Малетиуса (1561-1562 гг.). С.68.
Обряды. Жертвоприношения
Чрезвычайно сложная этническая ситуация, сложившаяся в Янтарном крае в римскую эпоху благодаря непрестанным перемещениям групп населения и племён-аллохтонов не позволяет сформировать цельную картину местных обрядов и культа в первой половине I тысяч, н. э. Однако при помощи археологических реалий и на основе данных прусского фольклора удаётся воссоздать элементы основы архаических воззрений эстиев и прочих жителей близлежащих земель на северо-восточной окраине Barbaricum.
"Каждому домашнему празднику нынешних надравов, скальвов и прочих (жителей Прусской Литвы. - В. К.) соответствовала своя центральная церемония. Каждый торжественный и праздничный день начинался с питья. Брался кувшин или сосуд с пквом, внутрь которого помещались деревянный черпак или ложка (samtis). Далее были необходимы одна или несколько kauszelen, то есть питейные чаши, которые водружались на стол или на полчетверика (?). Kauszele... либо имели одну ручку, дабы лучше держать (чашу), либо обходились без неё. Последнее применялось в случае (ритуального. - В. К.) броска чаши через голову, она именовалась szwencziama, т. е. "священная Kauszele" и оберегалась... богомольцами, причём также священными считались и kauszelen с ручкой". Такими словами известный собиратель данных фольклора западных балтов Маттеус Преториус в 1681 г. описал непременный для жителей Прусской Литвы атрибут ритуалов язычества на его финальной стадии (Mannhardt W., 1936, S. 560) - чашу для жертвоприношений. Вурсхайт (жрец, выбиравшийся общиной для проведения текущих жертвоприношений), изображённый в книге X. Малетиуса (1561-1562 гг.), держит в руках чашу-kauszele в виде уплощённой сферы, без ручки, приготовленную к ритуальному разбрызгиванию крови жертвенного козла (Кулаков В. И., 19946, рис. 79). Подобная функция жертвенной чаши упомянута в исландской "Книге обретения страны" при описании храма, воздвигнутого на мысе Тора Торольфом Бородачом из Мостра (Пенник Н., Джонс П., 2000, с. 220). Этот факт позволяет полагать значительную близость ритуалов пруссов и скандинавов в эпоху викингов с учётом
62
невозможности "импорта" идеологических воззрений. Согласно сведениям Преториуса, kauszelen использовались "свадебными жрецами" - Szwalgones, брызгавшими из чаши пивом в глаза новобрачным (Mannhardt W., 1936, S. 553), и домохозяевами при проведении разнообразных домашних молений. Смысл этих молений раскрыт в 12-й "заповеди Видевута": "...кто убьёт своего уважаемого служителя богов, через которого все друзья убитого должны (были) получать (от богов) мощь и силу, должны они его тоже убить..." (см. главу 11). Аутентичность данных М. Преториуса доказана в новейшей работе В. Н. Топорова, однако этот авторитетнейший исследователь не пришёл к окончательному мнению относительно этноса носителей описанного Преториусом культа (Топоров В. Н., 2000, с. 317, 319, 323), именуя их и пруссами, и литовцами, жившими в "Восточной Пруссии" (на самом деле это название части Юго-Восточной Балтии актуально лишь с 1772 г.). Тем не менее, опираясь на безукоризненную аргументацию актуальности данных Преториуса, представленную В. Н. Топоровым, можно попытаться выявить соответствия kauszele в археологическом материале Балтии, а заодно и по возможности определить племенную принадлежность балтов, использовавших в своих церемониях описанную Преториусом ритуальную посуду. Ранее эти задачи не привлекали внимания археологов и этнологов.
В погребальных древностях куршей, ламатов и скальвов, оставленных ими на Литовском Взморье и на правом берегу р. Неман в его низовьях, в V-IX вв. известны миниатюрные сосуды горшковидной формы, высота которых колебалась от 3 до 11 см (Taitavicius А., 1996, р. 268). В Восточной Литве единственным местонахождением подобной керамики в эпоху переселения народов является могильник Обеляй (Urbanavicius V., Urbanaviciene S., 1988, p. 19, 19 pav.), находившийся, не исключено, под заметным западнобалтским влиянием. Сходные по параметрам, форме и принадлежности сосуды известны и в северной части куршского ареала - в прибрежной зоне нынешней Юго-Западной Латвии (Озере И. А., 1986, с. 48-57).
Упомянутые выше миниатюрные сосуды на землях к востоку от р. Неман связаны исключительно с древностями западных балтов, культовый характер этих сосудов не вызывает сомнения. Правда, ввиду их чрезвычайно малых объёмов сопоставить их с упоминавшимися Преториусом kauszelen вряд ли возможно: незначительный объём лишённых ручек куршских ритуальных сосудов не предполагает нахождение в них объёма влаги (Bier, zemynelaudams, palabindams, papildams - Mannhardt W., 1936, S. 577-579), достаточного для описанных Преториусом многочастных жертвенных возлияний. Куршские сосуды по своей форме совершенно не приспособлены к держанию жрецом сосуда в зубах и перебрасыванию его в ходе акта жертвоприношения через свою голову без применения рук (Mannhardt W., 1936, S. 564). Однако даже куршские миниатюрные сосуды, не соответствующие признакам kauszele, для древностей Литвы являются исключением. В целом же следует признать очевидный факт отсутствия традиции помещения в погребения культовых керамических сосудов древним населением основной части нынешних Литвы и Латвии. Это, правда, не отрицает гипотетического использования восточными балтами ритуальных сосудов (при-
63
чём - не обязательно из глины) в культовых церемониях. Однако доказательств этому в археологическом материале Литвы и Латвии нет.
Напротив, погребальные древности Калининградской области России и Варминьско-Мазурского воеводства Польши предоставляют обильный материал для изучения культовых сосудов-приставок малых форм, причём - в пределах значительного хронологического диапазона. Прежде всего следует отметить широкое распространение подобных сосудов (как правило - в виде уплощённой полусферы) на необъятных пространствах Евразии, занятых индоевропейцами в эпоху бронзы. В древностях кельтов высокий сакральный характер таких чаш подчёркивается находкой в Штеттунге священной колесницы, использовавшейся в ритуальных процессиях носителей галльштатской культуры (рис. 19,1), где полусферический уплощённый сосуд держит на своей голове фигура верховного женского божества - Мать-Богиня. Этот артефакт позволяет с определённой долей осторожности предполагать соответствие таких сосудов в сознании кельтов (и других индоевропейских племён?) символу небесной сферы. На исходе VI периода эпохи бронзы, на рубеже VI-V вв. до н. э., на Самбии и на Мазурах начинается формирование культуры западнобалтийских курганов, причём одним из ведущих признаков погребальной керамики этой культуры являются крышки урн, представляющие собой преимущественно чаши уплощённо-сферической формы (рис. 19,5-8). Делались они специально для накрывания урн, что засвидетельствовано наличием специального бортика на внутренней поверхности чаши (Okulicz L., 1976, rye. 106, 9). Данные сосуды Л. Окулич-Козарын отнесла к типу VI ("Миски"), восходящему к традициям лужицкой и поморской культур (Okulicz L., 1970, s. 30). Древности южного и северного берегов Балтики рубежа эпох бронзы и железа включают традицию урн, перекрытых сосудами различных, в том числе и полусферических очертаний. В Южной Скандинавии для накрытия урн нередко использовались придонные части ранее разбитых сосудов, в ареале поморской культуры (северная Польша) урны с прахом женщин перекрывались уплощёнными крышками (рис. 19,3), погребальные сосуды, содержавшие останки мужчин - кубками сфероконической формы (рис. 19,2). Подобные крышки, отсутствующие на поселениях, нередко несли орнаментальную композицию "звезда" (аргумент в пользу чаши как символа небесной сферы), позднее реализованную населением Янтарного берега римского времени на сосудах-приставках и пряслицах (Кулаков В. И., 1998а, с. 94, 95, рис. 19). Однако на крышках урн западнобалтийских курганов, на заре железного века соединивших традиции лужицкой и поморской культур (Кулаков В. И., Тимофеев В. И., 1992, с. 20), орнамент на полусферических крышках урн напоминает уже не "звезду" (даже с учётом возможной деградации астральной композиции), а рисунок швов костей на черепной крышке человека (рис. 19,5, 8). На финальной фазе развития культуры западнобалтийских курганов биконические урны постепенно сменяются широкогорлыми керамическими вместилищами кальцинированных костей. Правда, сосуды малых форм не выходят из состава погребального инвентаря, обретая статус сосудов-приставок, снабжённых одной ручкой (рис. 19,9). В синхронном поселенческом материале такие сосуды не встречены, что указывает на их исключительно культовый характер.
65
Несмотря на значительное ослабление в I - нач. V в. н. э. балтского этнического присутствия на Янтарном берегу (Кулаков В. И., 2000в, с. 380), сосуды-приставки, нижняя часть которых сохраняет полусферические очертания, являются наиболее массовым материалом в могилах "венедов" (по Птолемею), эстиев (по Тациту) и видивариев (по Иордану), составлявших полиэтничное население левобережья р. Неман в её нижнем течении. Эти сосуды малых форм разделены на несколько типов, среди которых с I в. н. э. лидирует "Krug des Typs Wikiau" (рис. 19,9), причём параллель этому сосуду известна в керамическом материале о. Готланд ок. 175-300 гг. (Almgren О., Nerman В., 1923, S. 142, Nr 474). Позднее, на фазах C1 - D2 обретает популярность "сосуд типа Доллькайм" (рис. 19,10). На всём протяжении эпохи римского влияния и на ранней фазе эпохи переселения народов эти сосуды-приставки, нередко наряду с умбонами щитов (рис. 19,10) перекрывающие урны, снабжены орнаментом (в том числе - и астральным), подчёркивающим высокий сакральный статус этих керамических форм (Кулаков В. И., 1998а, с. 92-118). Как правило, эти сосуды в погребениях не содержат каких-либо находок. Эвентуально можно предположить, что в I - сер. V в. н. э. они служили вместилищами органических продуктов (прежде всего - жертвенной пищи или питья), предназначенных для нахождения в могиле (смывание и умащение кремированных останков?) и не оставивших после себя следов.
Однако вместилищами для упомянутых выше священных ингредиентов служили у эстиев не только керамические сосуды. На грунтовом могильнике "Гора Великанов" (север Самбии) в 1992 г. был обнаружен жертвенный объект Н-224. располагавшийся в овальной в плане яме, имевшей размеры 1,36 х 1,00 м и глубину в предматерике 0,61 м. В своём южном секторе яма была перекрыта двумя камнями, под которыми найден развал сосуда со спиленным (вернее, удалённым после обжига) венчиком. К юго-востоку от сосуда обнаружен фрагмент орнаментированного сосуда-приставки. Севернее этих керамических находок, у дна могилы открыта спиленная верхняя часть черепной крышки человека без следов воздействия огня. Линия распила проходила примерно посередине лба. Объём спиленной части черепа при пересчёте на жидкостной режим равнялся пример-
66
но 250 г, что соответствовало объёму как обнаруженного в Н-224 сосуда-приставки, так и вместимости сосудов из погребений культуры западнобалтийских курганов и большей части "Kruge des Typs Wiekau" и "сосудов типа Доллькайм". Обычай срезания у черепов верхней части в земле пруссов был зафиксирован находками на поселениях Zedmar (Kr. Darkehmen), Plossen (Кг. Rossel) и Bauditten (Kr. Mohrungen), причём В. Герте датирует эти находки (по его мнению, нижние части этих черепов использовались как культовые чаши) неолитом и ранним железным веком (Gaerte W., 1929, S. 17). При этом автор упоминает сходный обычай и у южных германцев ранней фазы эпохи Великого переселения народов. Именно этим временем - ок. 450 г. - согласно фрагменту орнаментированного сосуда можно датировать жертвенный объект Н-224 (Архив ИА РАН. Кулаков В. И., 1992, № 17428). Почти полный аналог сочетанию сосуда и фрагментированного человеческого черепа был открыт на святилище I в. н. э. в Обердорле (Тюрингия), причём раздавленный череп находился непосредственно в сосуде (Jankuhn H., 1968, S. 68).
Формирование прусской культуры в 450-475 гг. н. э. на Самбии и на побережье Вислинского залива ознаменовано переходом от традиции керамических урн к вместилищам кальцинированных костей, изготовлявшимся из органических материалов (кожа, дерево, береста). Правда, урновая традиция сохраняется в западной части заселённого галиндами (?) Мазурского Поозерья, где сосудами-приставками являются полусферические чаши на кольцевом поддоне, известные здесь и на юго-восточной окраине Самбии (могильник Суворово-Zohpen) с середины V до конца VI в. н. э. (Nowakowski W., 1989a, S. 115).
В конце V в. н. э. у пруссов устанавливается обряд рассыпания обожжённых костей в могиле. К этому времени из погребений исчезают сосуды-приставки полусферических очертаний. Меняется роль культовых сосудов, используемых в погребальном церемониале. На поздней фазе эпохи переселения народов и в раннем средневековье, т. е. в VI-XI вв., пруссами применяются "временные урны" - сосуды для переноса кальцинированных костей с погребального костра в могилу. При этом сосуд, соприкоснувшийся с принадлежащими уже иному миру костями, с силой бросался в погребение, его обломки рассеивались там среди костей, а потом затаптывались в землю. Первоначально в виде "временных урн" использовались биконические лепные сосуды (кон. V - нач. VIII в.), в кон. X-XI в. - круговые сосуды западнославянских типов и бронзовые блюда типа HansaschuBel. В последнем случае пруссы использовали трофеи, полученные в результате разграбления христианских храмов в Нижнем Повисленье, которые уже в начале XI в. стали служить западным балтам образцом для изготовления небольших бронзовых чаш на Самбии и в её окрестностях (Кулаков В. И., 1994б, с. 43). Сходная традиция зафиксирована и в Южной Скандинавии (Trotzig G., 1991, р. 121-130). Однако если викинги Северной Европы осмысляли бронзовые чаши/блюда в составе погребального инвентаря как сосуды для питья (в том числе-и культового), то в земле пруссов эта металлическая тара исполняла при акте погребения функцию "временной урны". По своим параметрам чаши/блюда соответствовали требованиям местной архаической культовой практики, реализованным в археологическом материале Юго-Восточной Балтии V в. до н. э. -
67
VI в. н. э. Правда, при этом совершенно не исключается функция чаши/блюда как вместилища священного напитка при жертвоприношениях вне могильника.
Поразителен факт соответствия формы и параметров самбийских бронзовых "блюд" (точнее - чаш) поздней фазы эпохи викингов культовому сосуду, изображённому в руках жреца-Вурсхайта из книги X. Малетиуса (рис. 20). Видимо, именно такие сосуды названы Преториусом kauszelen, материалом для них в Новом времени служила не только (не столько?) глина, сколько цинк/ бронза и дерево, в том числе - от священного дуба (Mannhardt W., 1936, S. 556). Отмеченное выше соответствие указывает на существовавшую непрерывную традицию изготовления и использования в религиозных (исключительно жертвенных) церемониях чаш-kauszelen, зафиксированную в Юго-Восточной Балтии в хронологическом диапазоне XI-XVII вв. Правда, в археологическом материале земли пруссов орденской эпохи отсутствуют находки жертвенных чаш, однако сам факт сохранения в это время отеческих культовых традиций убедительно доказан по данным погребальных древностей Восточной Самбии и Надравии (Кулаков В. И., Валуев А. А., 1999, с. 80-85). В состав населения этих частей былого прусского ареала в орденское время входили остатки автохтонных жителей и группы западных и восточных балтов, переселявшиеся (не всегда добровольно) в Янтарный край в орденскую эпоху. Именно они стали прямыми предками тех жителей Прусской Литвы, обряды которых в конце XVII в. описал Маттеус Преториус. Ввиду наличия лишь в археологическом материале прусского ареала свидетельств использования с рубежа эпох бронзы и железа достаточно стандартных по своей форме жертвенных чаш, в XVII в. именовавшихся kauszele, основой для описанной Преториусом обрядности являлся культ пруссов. Начиная с середины I тысяч, до н. э. в их ареале известны находки жертвенных чаш и кубков. Отсутствие таких находок в VI-X вв. следует интерпретировать не как прерывание традиции использования таких сосудов, а как, скорее всего, изготовление их из органических материалов (прежде всего - из дерева), не сохраняющихся в фунте.
На данном этапе исследования интерпретация процесса ведущего жертвоприношения и роли в нём культовых чаш в обрядовых церемониях населения исторического германо-балтского пограничья - Янтарного края - выглядит следующим образом:
1. Для индоевропейских племён эпох бронзы и раннего железа полусферическая форма культовых сосудов являлась одной из самых приоритетных. Полусферические крышки для урн, имитирующие верхнюю часть головы человека и даже воссоздающие в ряде случав рисунок черепных костей, сопоставимы с обнаруженными на святилищах эпох неолита и раннеримского времени спиленными "чашками" черепа, использовавшимися в виде жертвенных сосудов. Реально предположить факт мистического соответствия части человеческого черепа и глиняных жертвенных чаш в момент жертвоприношения. Наиболее глубоко соответствие тела смертного телу перворождённого человека (т. е. признание базовой истины о ментальной близости микрокосма макрокосму), прежде всего - на момент погребальной церемонии, отражено в Ригведе (Гам-крелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс., 1984, с. 828). Эта бесспорная для индоевропей-
69
цев (и не только для них - Мелетинский Е. М., 1980, с. 510) истина отражена и в древнегерманской мифологии: "Имира плоть/стала землёй,/стали кости горами,/небом стал череп/холодного турса,/а кровь его - морем" (Речи Вафтруднира, 1975, с. 206). Особое внимание к человеческой голове проявлялось при повторном, явно ритуальном вскрытии могилы для проведения с черепом погребённого неких культовых акций как в могильниках черняховской, так и вельбарской культур (точнее - в юго-восточном ареале последней - Maczynska M., 1998, S. 299). Аналогичный феномен отмечен в орденской Пруссии XIII-XV вв. на примере могильника Alt-Wehlau и в прусской фольклорной традиции XVIII в. (Kulakov V. I., Valuev A. A., 1996, S. 494). На протяжении почти всего I тысяч, до н. э. жители Янтарного края, в отличие от своих восточных соседей, чётко придерживались традиции использования полусферических культовых сосудов - символов магической связи человеческого черепа и небесной сферы.
2. С ослаблением балтского этно-культурного присутствия на Самбии и в её округе жертвенные ёмкости превращаются в погребениях в сосуды-приставки, постепенно теряющие свою полусферическую форму. Возможно, это указывает на перемену их функции в ритуале. Правда, у многих из этих сосудов имеются ручки или их рудименты, позволяющие с предельной осторожностью двумя руками держать эти чаши, как это и представлено Преториусом при описании позднейших ритуалов (Mannhardt W., 1936, S. 562). Во многих других индоевропейских ареалах в конце I тысяч, до н.э. и в первой половине I тысяч, н. э. форма полусферических чаш для принесения жертв богам сохраняется, они известны в античной Европе как фиалы и патеры (отсюда - христианский потир), в Индии - как гхаты. Такие формы (правда, довольно крупных размеров) характерны и для жителей окраины западнобалтского ареала (Мазурское Поозерье).
3. Балтская "реконкиста", происходившая в Юго-Восточной Балтии со второй половины V в. н. э. (её исторические причины пока до конца не выявлены) привела в конечном итоге к возрождению обычая использования местным населением полусферических жертвенных чаш. Изготовлявшиеся в XI в. из бронзы, они тем не менее и по своей форме, и по своему объёму весьма близки ритуальным сосудам раннего железного века. Это ещё раз указывает на глубочайшие индоевропейские корни культовой практики западных балтов, сохранивших свои архаические верования вплоть до эпохи создания Королевства Пруссии.
4. Смысл использования древними жителями Янтарного края и их потомками-пруссами чаши-kauszele заключался, видимо, не только (скорее - не столько) в доставлении богам питья. Поток живительной влаги (в древнегерманском восприятии - "огненный мост") соединял человека (причём не только живого, но и мёртвого) с миром богов, в котором находилось место и предкам. Тем самым реализовывалась главная сущность культовой практики представителей индоевропейских племён - декларация мистической близости (если не сопричастности) человека (микрокосма) миру богов (макрокосму). Направление чаши венчиком вниз при покрытии ею урн поморской культуры и культуры западнобалтийских курганов указывает на одного из участников акта жертвоприношения - ушедшего в мир иной человека, для которого этот
70
последний глоток жертвенной жидкости мог считаться "огненным мостом" в мир небожителей (ср. с ритуальным омовением и умащением кремированных останков в индуистской практике). Возможно, при этом умерший соплеменник воспринимался его сородичами посланцем семьи/рода/племени к сонму богов и бесчисленным поколениям предков. Эта гипотеза (во всяком случае - в отношении мистической связи обитателей мира земного и их предков) подкрепляется справедливым мнением о том, что "...погребальные обычаи суть форма общения между человеческими поколениями" (Токарев С. А., 1985, с. 87). Идея мёртвых посланцев, несущих с собой жертвы от живых соплеменников обитателям мира иного, существовала, возможно, уже в эпоху камня (Vandermeersch В., 1970, р. 299). Форма чаши, древними германцами воспринимавшейся как некий символ свода черепа Имира, т. е. - неба, указывала на местопребывание адресатов жертвоприношения и связанных с ним молений. Таким же посланием от членов рода жители Прусской Литвы в XVII в. могли воспринимать жертвенную влагу, проливавшуюся из kauszele на участников церемонии, на священные камни или обожествлённую землю, а затем поглощавшуюся молящимися мужчинами, завершавшими акт молитвой и песнопениями. Важность этого ритуала, составлявшего, видимо, основу прусской культовой практики, подчёркнута сохранением на протяжении более чем двух с половиной тысячелетий стандарта формы и параметров жертвенной чаши-kauszele.
|
|
